Индивидуализированное общество

Некоторые комментаторы, вроде Карла Маркса, вдохновленные бодростью духа нового века, усмотрели причину устранения старого порядка прежде в его умышленном минировании: взорвались мины, изготовленные капиталом, приверженным разрушению основ и осквернению святынь. Другие, вроде Токвиля, более скептичные и менее вдохновенные, сочли это устранение результатом скорее внутреннего краха, чем внешнего взрыва: они усмотрели семена обреченности в самой сердцевине «старого режима» (которые всегда легче обнаружить или предположить ретроспективно), разглядели суматоху новых хозяев, которые, как это обычно бывает, лишь пинали труп и были заняты не более чем придумыванием новых, более совершенных форм для тех же чудесных снадобий, которые старый порядок опробовал в отчаянной, но тщетной попытке оттянуть собственную кончину. Разногласия относительно перспектив нового режима и намерений его хозяев были невелики: старый, почивший в бозе порядок уступил место новому, менее уязвимому и более жизнеспособному, нежели его предтеча, - следовало заложить и построить новые устои, заполняющие пустоту на месте исчезнувших. Все сорвавшиеся с места объекты должны были быть вновь закреплены, причем более надежно, чем прежде. Выражаясь на современном жаргоне, все, что успели «раскурочить», надо было быстрее вернуть и упрочить.

Разрывая старые связи внутри локальных сообществ, объявляя войну прежним привычкам и устоявшимся правилам, раздирая в клочья временную власть (les pouvoirs intermediaires), [люди] столкнулись в итоге с пьянящей горячкой «новых начинаний».

Растекшаяся действительность казалась готовой, чтобы направить ее в новые русла и разместить в новых сосудах, придать ей такие формы, каких она никогда бы не обрела, будь ей позволено течь по ею самой проложенным руслам. Никакая, даже самая амбициозная, цель не казалась неподвластной человеческой способности думать, открывать, изобретать, планировать и действовать. Если от счастливого общества -общества счастливых - людей отделял еще не один поворот, несомненное его приближение уже предчувствовалось в чертежах мыслителей, а набросанные ими контуры обретали плоть, проходя через кабинеты «людей действия». Целью же, которой и люди мысли, и люди действия в равной мере отдавали свои силы, было построение нового порядка. Заново открытую свободу надлежало поставить на службу организованной рутине завтрашнего дня. Ничего нельзя было пускать на самотек, по неустойчивому и непредсказуемому пути, чреватому катастрофами и непредвиденностями; ничего не следовало оставлять в прежнем виде, если можно было улучшить, сделать более полезным и эффективным.

Этот новый порядок, при котором все нити, на некоторое, пусть и недолгое время оказавшиеся разорванными, надлежало связать вновь, а бездомным бродягам - жертвам прежних катастроф, оказавшимся один на один с обстоятельствами или плывущим по течению, - дать новую почву под ногами, этот порядок обречен был стать основательным, надежным и долговечным. Большое было прекрасным, большое было рациональным; «большое» было символом силы, амбиций и мужества. Строительная площадка нового, индустриального порядка надменно покрывалась памятниками этих мощи и амбиций, отлитыми в металле и закрепленными в бетоне; памятниками, которые не были нерушимыми, но были призваны выглядеть таковыми; сюда можно отнести гигантские фабрики, заполненные «под завязку» огромными машинами и толпами обслуживающих их людей, или широкую и плотную сеть каналов, мостов и железнодорожных путей, утыканных станциями, соперничавшими с культовыми сооружениями древности.

Генри Форд известен заявлением, что «история - это вздор» и «мы не приветствуем традиций». «Мы хотим, - говорил он, - жить в настоящем, и единственная история, которая хоть что-то значит, - это та, которую мы делаем в данный момент» [4]. Тот же Генри Форд однажды удвоил зарплату своим рабочим, объяснив это стремлением к тому, чтобы его работники покупали производимые им автомобили. Это, конечно, было сказано не без лукавства: машины, приобретаемые рабочими фордовских заводов, составляли малую толику общего объема продаж, в то время как удвоение заработной платы тяжелым бременем ложилось на производственные издержки. Подлинной причиной этого нетрадиционного шага было стремление Форда снизить раздражающе высокий уровень текучести рабочей силы. Ему хотелось привязать своих работников к предприятиям компании раз и навсегда, заставить деньги, вложенные в подготовку и обучение кадров, давать отдачу снова и снова, на протяжении всей трудовой жизни его рабочих. Для достижения такого результата Форду необходимо было остановить текучесть персонала. Он должен был сделать работников столь же зависимыми от занятости на его фабрике, сколь его собственные богатство и власть зависели от их эксплуатации.