866 год, Дир и Аскольд нападают на Византию.
878 год, рождение у Рюрика сына Игоря.
879 год, Рюрик умирает, оставив при Игоре регентом Олега.
882 год, Олег с малолетним Игорем и дружиной (уже не только из варягов-русь, но и чуди, словен, мери, веси и кривичей) плывет в Киев, здесь прячет свою дружину, прикидывается богатым купцом, заманивает в ладью Дира Аскольда (или Дира с Аскольдом) и коварно его (их) убивает, предварив казнь словами: «
Давайте взглянем на это описание подвига Олега со стороны Киева. Итак, из какой-то, не имеющего отношения к Киеву и полянам, Новгородщины, едет в Киев какой-то «неизвестно кто», по имени Олег, прихватив с собою какого-то четырехлетнего ублюдка от какого-то шведа. Коварно заманивает киевского князя в засаду и убивает его, а затем сажает своего ублюдка на престол, под видом законного киевского князя, и от его имени правит Киевом?? И мало того, что киевляне сочли поступок Олега похвальным и отнеслись к нему, если не с одобрением, то с пониманием, так еще Олега и почетным титулом «Вещий» наградили?
Если следовать норманнской теории, то какое отношение Рюрик и его сын имели к Киеву и полянам? Или у полян, их жрецов и княжеской дружины так и было принято? Чтобы любой прохожий убивал их князя и залазил на княжеский престол и во главу дружины? А как в таком случае вообще надо представлять себе княжеский престол в Киеве? Как пластиковый стульчик в кафе на трассе «Москва-Симферополь»? Кто подъехал, тот и сел?
То есть, если принять версию того, что Рюрик это какой-то атаман бандитской шайки из Балтики, то последующие события ну никак не вяжутся с логикой. А вот если Рюрик был сыном законного киевского князя, имя которого и судьбу, летописцы от нас утаили, то тогда все логично. Тогда верный боярин киевского князя, Олег, убивает узурпатора княжеского престола, Аскольда, и сажает на престол законного внука этого князя - Игоря. Тогда и поляне, и жрецы, и дружина киевского князя с этим согласятся. Не так ли?
Оттолкнемся ото лжи
Теперь вопрос. Заказчиками «Повести временных лет» могли быть либо русские князья, либо церковь, а, скорее, и те и другие.
Могли ли быть заинтересованными в таком сокращении своей истории русские князья?
Ни в меньшей мере! Не только в России, но и во всей Европе знатность рода, а, следовательно, и претензии на любые должности в государстве, определялись древностью рода. И князья были заинтересованы, чтобы история их рода простиралась в глубину древности как можно дальше, им было не важно, кем были и что было с теми их далекими предками, важно, чтобы они были известны и тогда. К примеру, по легенде, основатель династии польских князей и королей, Пяст, был всего лишь колесным мастером, но в родословной монархов и такой годился, если увеличивал древность рода, – «какой ни есть, а все ж родня!».
Чтобы ответить на вопрос, а почему сами князья не помнили своей родословной, отвлекусь.
Когда я жил в Казахстане, то меня удивляла и где-то даже умиляла способность каждого казаха помнить семь поколений своих предков. Я считал это похвальной традицией и только впоследствии узнал, что это обязательное требование. (Мой знакомый «торе», то есть, прямой потомок Чингиз-хана, помнил все 28 поколений своих предков, вплоть до старшего сына Чингиз-хана Джучи). Причем, требовалось не просто помнить их имена, а знать, кто кем был и какие у него были родственники, то есть, по сути, помнить огромный объем информации. Оказалось эти знания предков нужны для выяснения, кто кому и каким является родственником, но, возможно, главное, для выяснения знатности своего рода – сколько в роду было баев, мулл, батыров. Поскольку исключительно по знатности рода избирался глава родового клана. Это антигосударственно, но с с точки зрения родового клана это разумно, поскольку исключает деление рода на партии – обеспечивает единство рода.
Так вот, как-то в компании стал свидетелем разговора двух казахов, обсуждавших какого-то отсутствовавшего казаха. И о нем говорили, что тому не повезло, – у него рано умер отец, и он не знает своих предков. Действительно, информацию о своих предках может передать только отец, поскольку жен (особенно в те времена) к мужским делам не подпускали, да они и не особенно в них лезли.