– Так, да? Тогда, может быть, мне следует рассказать всё Нейсону, и дело с концом? О том, что ты знаешь, и о нашей договорённости. Я-то выживу, а вот ты нет. И никто тебя не защитит, даже твои рабы. Они струсят, эти жалкие и ничтожные твари, и это ты сделала с ними. От их рук и умрёшь, – угрожая, подхожу к Бланш.
– Шантаж бессмыслен, мистер Рассел. Вы сами знаете, что ничего из сказанного не совершите. Эмоции вам испытывать запрещено, – она откладывает расчёску и поворачивает голову ко мне. И в её глазах столько равнодушия, сухости и даже скуки, что это становится последней каплей в моём контроле.
– Запрещено? – Повторяю я, выходя из себя ещё больше. Такого я не испытывал до этих пор.
– Да, вы не можете сейчас рационально мыслить, мистер Рассел…
– Закрой ты свой рот! Мистер Рассел! Медвежонок! Зайчик! Удав! – Перебивая её, передразниваю.
– Ты работала с моим досье. Готовилась, чтобы уложить меня в постель. Теперь же ты играешь по тем правилам, которых просто нет. Ты трусиха. У тебя множество слабостей, и ты их прячешь за насилием, называя это наслаждением. Ты нашла способ обезопасить себя до той поры, пока твоя информация не иссякнет, и тогда тебе нужен буду я! Так вот, я ни черта тебе не дам, понятно? Ничего. Ведь для этого ты то подпускаешь ближе, то отказываешь мне. Но я не тот тип мужчин, который поведётся на это. Я беру то, что хочу. И мне плевать, как это отразится на жертве. Я убиваю без зазрения совести и, если нужно, то и тебя прикончу, не испытывая никаких эмоций. Этого хочешь? Ты хочешь именно этого? – Выхватываю из-за пояса пистолет и направляю на неё.
Задерживает дыхание и цепляется руками за стол.
– Страшно, да? Разглагольствуешь о том, как тебя возбуждает психопат во мне, да? Так вот он я! Убеждаешь, что ничего не опасаешься, даже расправы? Ложь! Ты врёшь, потому что каждый человек, если он не безумен, боится! Ты меня достала! Достала своими приказами! Теперь я отдаю распоряжения! Всё тебе понятно? – Дышу быстро и рвано. Бланш бледнеет, смотрит на дуло пистолета и сглатывает.
Я не хочу, чтобы она меня боялась. Я не хочу быть таким. Не хочу видеть, как эта женщина проявляет интерес ко мне в этом состоянии, как её зрачки расширяются, и она облизывает губы. Страх рождает в ней возбуждение. Насилие – тот же стек для её кожи. Игра – ширма, за которой прячется та самая Бланш, испытывающая сильнейшее давление и не понимающая, что делать дальше. Не могу! Не могу больше!
Поворачиваясь, открываю рот и кричу, пока выстрелы каждым метким ударом разбивают «плазму», висящую на стене. Я не в силах побороть того, кто живёт внутри меня, просыпается медленно и ведёт моим сознанием. Это как сбросить кожу, чтобы появиться другим. Напряжение в моих венах неимоверно высокое. И я уже стреляю вхолостую, пока в висках стучит от боли. Отбрасываю пистолет и, хватая телевизор, срываю его со стены. Он с грохотом летит на пол, открывая сейф в стене.
– Надо же, какой тайник, – криво усмехаясь, поворачиваюсь к Бланш, стоящей на том же месте.
– И я даже знаю, что за цифры мне следует набрать. День моего рождения. Ты помешана на мне. Никто бы не догадался об этом, потому что только я понимаю, как ты зависима от моих эмоций. Как ты желаешь их и как противишься им же. Гадюка! – Ударяю кулаком левой руки по стене и оставляю его там, пока другой быстро набираю цифры. 511982. Сейф издаёт писк, и дверца открывается.
Я схожу с ума, когда достаю оттуда орхидею, подаренную мной. Никаких игрушек. Ничего. Этот чёртов цветок, насмешливо продолжающий жить.
– Почему ты так зациклена на мне? Почему? – С горечью произношу, поворачиваясь к Бланш, и сжимаю в руке нежные лепестки, уродуя их.
– Я уже говорила тебе, Эйс, а ты снова устроил погром в моей спальне, – она тяжело вздыхает, сетуя из-за разбитой «плазмы». Да она совершенно не понимает, что творит со мной.
Меня уже трясёт от её печального взгляда, которым она окидывает разбитый телевизор и осколки. Глупая. Дура. Идиотка. Ненавижу её. Ненавижу эту женщину. Я хочу наказать её, причинить ей боль и заставить встретиться со своими страхами лицом к лицу.
В несколько широких шагов дохожу до Бланш и хватаю её за голову. Она успевает только охнуть, прежде чем я с яростью сминаю её губы. Наслаждаюсь, как быстро повышается её артериальное давление, как тело напрягается. И я кусаю её, с силой цепляюсь в волосы, путая в них мёртвую орхидею. Словно ждала этого: её руки обнимают меня за шею, и она приоткрывает губы, впуская в свой рот мой язык. Он моментально встречается с её, и это конец. Я не отпущу теперь, что бы она ни сделала. Боль в паху усиливается. Мои руки шарят по её спине, пока не находят ягодицы. Подхватываю за них и, усаживая на стол, смахиваю все склянки и крема.