Индустриальные новеллы

За годы, что прошли с тех пор, Виктор окончил школу рабочей молодежи, затем — вечернее отделение горно-металлургического института. И сегодня этот с непрерывной, большой производственной практикой инженер будет задувать печь с двумя летками. Шатилин потеплевшими глазами смотрит на него и негромко говорит:

— Загрузка идет трудно. Поднимись на колошник. Посмотри, что там делается.

Он подсаживается к столу и озабоченно взглядывает на часы. Время идет, а на печи еще не установлены сопла, соединяющие домну с воздухонагревателями. Устанавливать сейчас их, когда идет загрузка и люди на колошнике, никак нельзя. Это продиктовано практикой, подсказано опытом. Он помнит, как на одной печи устанавливали сопла во время загрузки. Газ тогда проник в печь, и она «сама себя задула». Хорошо, что все обошлось благополучно…

Да, он задувал восемь домен. «Обживал» их. У каждой свой характер, свои капризы, и все такое. Каждая прибавляла что-то к его опыту, знаниям. Его не раз спрашивали, есть ли среди домен любимая. Трудно сразу ответить. Все чем-то памятны. За пуск первой и второй благодарил Серго Орджоникидзе. Был тогда Шатилин комсомольцем. Первый эшелон магнитогорского чугуна возил в Москву на завод «Серп и молот». Перед задувкой третьей вступил в партию. В сорок втором пускал пятую. Тогда за пятьдесят шесть дней освоил ее мощность. Получил за нее первый орден Ленина.

Но шестая… В память врезается сорок третий год, и взгляд Алексея Леонтьевича становится угрюм и задумчив. Он видит себя объятым пламенем. Раскаленным коксом, как снарядом, ударило его в ногу и отбросило от горна. Перед глазами мелькают бинты, больничная койка и подавленный Виктор Волков с букетом цветов в руке…

Потому, может, шестая и особо дорога, что в поединке с ее огнем он вышел все-таки победителем, усмирил ее норов. За нее получил второй орден Ленина. А потом на шестой домне испытывали повышенное давление газа под колошником. За это новшество присудили Государственную премию вместе с другими и ему, Шатилину.

Он снова взглядывает на часы. Виктор все еще на колошнике. Раньше Шатилин давно бы ринулся туда сам, но сегодня останавливал себя: ничего, пусть учатся и такому трудному делу — задувке печей. Ведь после этой у них появятся другие. И уж не он, Шатилин, будет главным дирижером оркестра. Для него все вроде бы позади. Уже выписана пенсионная книжка. Правда, в ней не записано, как он пускал после шестой седьмую и восьмую домны… Как получил третий орден Ленина, два — Трудового Красного Знамени, орден «Знак Почета». А если посчитать, то за тридцать с лишним лет выплавил на этих печах больше двадцати миллионов тонн чугуна! Это почти в три раза больше, чем давали за год все домны старой России.

И девятая, когда еще лежала на площадке в виде склепанных железных листов, балок, труб, уже жила в его голове. Не раз приходили на совет к нему строители и конструкторы. Важно было найти правильные углы наклона различных связанных между собой узлов печи. Даже изменение наклона на два-три градуса влияет на ход печи. Шатилин был неплохим полпредом доменного цеха на строительной площадке. Тем, кто сомневался в нем, он мог сказать: «Да, мне не удалось получить инженерного образования, но задуть все доменные печи Магнитки, право, не такой уж плохой университет».

Тридцать пять лет он приходит сюда утром и уходит поздно вечером. Для него все радости и огорчения здесь, в цехе.

Доменные печи дают ему ощущение полноты бытия, своей ценности. Никогда он не делил свои сутки на «рабочее» и «нерабочее» время. Его домашний телефон чаще всего отвечал то ночью, то на рассвете. И, разбуженный тревожным сообщением из цеха, он ни разу не поддался искушению остаться в теплой уютной постели. Он дает совет и тут же говорит: «Сейчас приду». И если нет попутной машины, идет пешком.

Когда он видит, что какой-то человек относится к работе, как к «службе», и забывает о ней, едва скинув спецовку, он перестает такого уважать. Если человек живет одной половинкой для себя, а другой — для работы, из него не выйдет настоящего доменщика, вообще работника. Такой до конца своих дней не склеит этих половинок. Что-то большое, самое важное, пройдет мимо, не коснувшись его души, потому что большое не дробится, не бывает половинчатым.

У него вся жизнь шла вахта за вахтой. Его посылали всегда туда, где что-то не ладилось. Иногда в цехе кто-нибудь сочувственно говорил: «Шатилин всегда ходит с низкой зарплатой». Что верно, то верно. Если печь идет плохо — премию не увидишь. Но разве простительно уходить от трудного дела, искать, где потеплее да выгоднее? Нет, его рабочая и партийная совесть чиста… Он просто скучал по беспокойной работе, когда надо принимать быстрые решения, когда все зависит от твоего опыта.