Мапуче заставили пленника присутствовать при казни янакон, выживших в Тукапеле, и поругании тел павших там испанцев. Затем его нагого потащили за волосы в деревню, где ожидал Лаутаро. По пути острые камни и ветки резали ему кожу, и, когда его бросили к ногам ньидольтоки, он был весь покрыт грязью и кровью и представлял собой жалкое зрелище. Лаутаро приказал дать ему воды, чтобы он пришел в себя, а затем привязать к столбу. Насмехаясь над бывшим губернатором, вождь в знак своей победы надвое переломил шпагу из толедской стали, верную спутницу Вальдивии, и воткнул ее куски в землю у ног пленника. Придя в себя настолько, чтобы открыть глаза и осознать, где находится, Вальдивия обнаружил перед собой своего бывшего слугу.
— Фелипе! — закричал он, обнадеженный тем, что видит знакомого человека, с которым к тому же можно говорить по-испански.
Лаутаро вперил в него взгляд, полный бесконечного презрения.
— Ты не узнаешь меня, Фелипе? Это я, твой тайта, — настаивал пленник.
Лаутаро плюнул ему в лицо. Он ждал этого момента целых двадцать два года.
Радостные мапуче по приказу ньидольтоки стали подходить к Педро де Вальдивии с заточенными ракушками в руках и отрезать от него куски кожи. Затем они разожгли костер и теми же ракушками стали срезать мускулы с его рук и ног. Эти куски мяса они жарили и ели у него на глазах. Это страшное действо длилось три ночи и два дня, а матушка Смерть все не приходила на помощь несчастному. Наконец на рассвете третьего дня Лаутаро, увидев, что Вальдивия умирает, влил ему в рот расплавленное золото, чтобы он насытился этим металлом, который так ему нравился и который приносил столько страданий индейцам на приисках.
Ох, как больно! Как больно! Эти воспоминания для меня — все равно что удар копьем в самую середину груди. Который теперь час, дочка? Почему так потемнело вокруг? Верно, время пошло вспять и сейчас снова рассвет. Думаю, этот рассвет будет вечным…
Останков Педро де Вальдивии так и не нашли. Говорят, что мапуче съели его тело, сделали флейты из его костей, а его череп токи до сих пор используют как чашу для мудая. Ты спрашиваешь меня, Исабель, почему я верю этой ужасной версии событий, услышанной от служанки Сесилии, а не другой, более гуманной — что Вальдивия был казнен ударом дубины по голове, как описал его смерть поэт, ведь у индейцев юга это обычный способ казни.
Я тебе объясню. В течение тех трех роковых декабрьских дней 1553 года я была очень больна. Как будто бы душа знала то, чего еще не знал разум. Перед моими глазами одни ужасные образы сменялись другими, будто в кошмаре, но проснуться я не могла. Мне виделись в комнатах дома корзины с отрезанными руками и носами, во дворе — индейцы, закованные в цепи и посаженные на кол, в воздухе пахло паленым человеческим мясом, а ночной ветер доносил до меня щелканье кнутов. Конкиста стоила огромных страданий… Никто не может простить такую жестокость, а уж тем более — мапуче, которые никогда не забывают обид, как не забывают и оказанных им милостей. Меня мучили воспоминания, я была будто одержима демонами. Ты знаешь, Исабель, что я, слава Богу, всегда отличалась отменным здоровьем — если не считать болей в сердце, — так что иначе объяснить болезнь, мучившую меня в те дни, не могу. В то время как Педро ужасно страдал в ожидании смерти, моя душа, хоть и на расстоянии, была с ним и скорбела о нем и обо всех жертвах прошедших лет. Я едва могла пошевелиться, со мной сделались такие колики и такой жар, что все вокруг опасались за мою жизнь. В бреду я ясно слышала стоны Педро де Вальдивии и его голос, произнесший: «Прощай, Инес души моей…»
Благодарности
Библиографические заметки