Инес души моей

Педро проводил ночи в моем доме, кроме тех случаев, когда уезжал в Сьюдад-де-лос-Рейес или навещал свои владения в Порко и Ла-Канеле, — тогда он брал меня с собой. Мне нравилось смотреть, как он скачет верхом — это придавало ему еще более воинственный вид — и как он применяет свой дар руководителя в общении с подчиненными и товарищами по оружию. Он знал множество вещей, о которых я даже не подозревала, рассказывал мне о прочитанных книгах, делился своими идеями. Он был очень щедр ко мне, дарил пышные наряды, дорогие ткани, украшения и золотые монеты. Поначалу его щедрость смущала меня. Мне казалось, что он так пытается купить мою любовь; но потом я привыкла. Я начала откладывать деньги, желая обеспечить себе хоть какую-то стабильность в будущем. «Никогда не знаешь, что тебя ждет», — говаривала моя мать, которая и научила меня копить деньги. К тому же я обнаружила, что управляющий из Педро не очень хороший и что он не особенно интересуется своими владениями. Как всякий испанский дворянин, он считал себя выше работы и презренных денег, которые тратил, как герцог, а зарабатывать не умел. Милости в виде земельных угодий и рудников, дарованные Писарро, оказались для него неожиданным подарком судьбы, который он принял так же легко, как мог бы расстаться с ним. Однажды я решилась сказать ему об этом, потому что меня, которой с детства приходилось зарабатывать на хлеб, его расточительность ужасала, но он поцелуем заставил меня замолчать. «Золото — для того, чтоб его тратить, и, слава Богу, у меня его в избытке», — возразил он. Но это меня вовсе не успокоило, а даже наоборот.

Вальдивия обращался с вверенными ему индейцами более уважительно, чем другие испанцы, но всегда строго. Он ввел посменную работу, кормил своих людей хорошо и заставлял надсмотрщиков быть умеренными в наказаниях, в то время как на других рудниках и в других имениях работали даже женщины и дети.

— У меня все по-другому, Инес. Я соблюдаю законы Испании настолько, насколько это возможно, — с гордостью сказал он мне, когда я заговорила на эту тему.

— А кто решает, насколько это возможно?

— Христианская мораль и здравый смысл. Так же как не следует загонять лошадей, а надо давать им отдых, так нельзя и злоупотреблять силами индейцев. Без них рудники и земли не стоят ничего. Я бы хотел сосуществовать с ними в гармонии, но подчинить их невозможно без применения силы.

— Сомневаюсь, что это подчинение им во благо, Педро.

— Ты сомневаешься в благе христианской веры и цивилизации? — парировал он.

— Иногда матери бросают своих новорожденных детей умирать с голоду, чтобы не привязаться к ним, потому что знают, что этих детей у них все равно заберут и отдадут в рабство. Разве они не лучше жили до нашего появления?

— Нет, Инес. Под властью Великого Инки они страдали еще больше, чем сейчас. Мы должны смотреть в будущее. Мы здесь и уходить не собираемся. Когда-нибудь на этих землях будут жить люди новой расы, рожденные от испанских отцов и индейских матерей. Все они будут христианами, их будут объединять испанский язык и законы Испании. Вот тогда наступит мир и процветание.

Он искренне верил в это, но умер, так и не дожив до такого счастливого момента. И я тоже умру раньше, чем сбудется его мечта, потому что сейчас на дворе 1580 год, а индейцы ненавидят нас все так же.

Скоро все в Куско привыкли считать нас парой, хотя могу вообразить, что за спиной у нас ходило множество злых сплетен. В Испании на меня бы смотрели как на продажную девку, но в Перу все обращались со мной почтительно, по крайней мере в глаза, потому что иное отношение означало бы неуважение к Педро де Вальдивии. Все знали, что у него есть супруга в Эстремадуре, но это никого не смущало: половина испанцев здесь находились в похожей ситуации: законные супруги для них давно были не более чем туманными воспоминаниями, а любовь (или хотя бы ее замена) им нужна была здесь и сейчас. Кроме того, и в Испании у многих мужчин были наложницы; империя полнилась незаконнорожденными детьми, и многие из конкистадоров были такого происхождения. Пару раз Педро говорил мне об угрызениях совести, не из-за того, что он перестал любить Марину, а из-за того, что он не может жениться на мне. Я вольна выйти замуж за любого из тех, кто раньше за мной ухаживал, а теперь не отваживается даже взглянуть на меня, сказал он. Но эта возможность никогда всерьез не интересовала меня. Я с самого начала прекрасно понимала, что мы с Педро никогда не сможем пожениться, если только не умрет Марина, а этого не желал ни один из нас, поэтому я вырвала из сердца надежду на замужество и решилась радоваться любви и сопричастности, которые нас объединяли, и не задумываться о будущем, о сплетнях, о позоре и о грехе.