Инфанта (Анна Ягеллонка)

У одного из них был даже фонарь и огромная алебарда в руке.

– А вы тут что делаете? – спросил кухмистр.

– Нас поставили на стражу!

– Но мне выйти не можете запретить, – воскликнул кухмистр, – иду по срочной необходимости.

Люди знали его, потому что принадлежали к замковой службе, не отвечали ничего.

– Жаль, что вас поставили не у дверок Казимира, – пробормотал Аллемани, – там бы, может, на что-нибудь пригодились.

Спустившись шибко в город, только на дороге догадался беспокойный кухмистр, что не знал, где искать Тенчинского. До дома его на Подвале был приличный кусок дороги для старых ног. Не было, однако, иного способа попасть туда, как пешком и довольно медленно.

У подкомория всё спало, он едва мог достучаться. Наделал, однако, такого шума, что Тенчинский, услышав его, в рубашке подскочил к окну, крича:

– Кто там? Чего?

Он лёг спать неспокойный и, едва начал лихорадочно дремать, когда Аллемани его разбудил. Предчувствовал уже что-то плохое.

– Аллемани, к вашей милости!

– Дело срочное, вставайте!

Без раздумья подкоморий прервал его сильным криком:

– Король!

– Король сбежал! – ответил кухмистр.

Не отвечая ему, Тенчинский сбежал вниз, отворили двери, вся служба вскочила.

– Коней! Коне! – кричал подкоморий, который почти обезумел.

Выбежал в рубашке к итальянцу.

– Может ли это быть? – воскликнул он с отчаянием.

– Я видел своими глазами короля, выходящего через дверку на Казьмеж с Сувреем и другим французом, – сказал Аллемани.

– Но он ли был?

– Он самый.

Тенчинский одевался уже, разрывая на себе одежду, давал спутанные приказы, бессознательный, своим людям приказал сесть на коней и идти за ним вооружёнными. Он сам схватил оружие, но ему ещё верить ужасной вести не хотелось.

Для Аллемани запрягли возок, чтобы отвезти его в замок, потому что старик едва дышал.

Подкоморий галопом полетел на Вавель. Там всё спало в самой торжественной тишине и покое.

Тенчинский как безумный добежал до крыльца, разбудил службу, велел подать свет, и с некоторой опаской приблизился к дверям спальни короля. Постучал.

Никакого ответа.

Король мог спать. Аллемани могло привидеться, будить его после такой торжественной гарантии не мог Тенчинский. Верил королевскому слову.

Вместо того чтобы долбить в спальню, он повернул к знакомой ему комнате Вилекье.

Застал её пустой. Никого! А что больше, много вещей исчезло Он подумал, что Вилекье мог выскользнуть в город. Повернул к Суврею. Его также не было. Всё более нес– покойный бежал он уже к Мирону, не застал и его.

Дверь от комнаты капитана Ларханта была открыта, заглянул туда; и его не было в замке.

Тенчинский, убеждённый, что Аллемани говорил правду, не нуждался уже, чтобы щадить кого-нибудь и на кого-то смотреть. Он забил тревогу, призывая службу, а сам побежал в спальню. Двери её были заперты изнутри.

Не желая терять времени, он приказал выбить окно, выходящее в коридор, и вбежал, наконец, в королевскую комнату.

Тут нашёл всё так же, как было, двое бледных пажей сидело на своих местах у кровати на стражи, горели свечи.

Он раздвинул занавески. Кровать была пуста.

Пажи бросились ему в ноги, потому что он был таким разъярённым, что они испугались за его жизнь. Объяснялись приказом короля. Запретили им отворять, пока не наступит день.

В одну минуту весь замок роился разбуженными людьми.

Что осталось в нём французов, из страха, как бы в первые минуты безумия не напали на них, забаррикадировались в своих комнатах.

Толпа придворных и польской челяди наполняла лестницы, сени, покои, дворы.

Тенчинский, бессильный, отчаявшийся, упал на стул, едва имея столько хладнокровия, чтобы немедленно разослать гонцов к Зборовским, маршалку и воеводе, к литовскому маршалку, к епископу куявскому, ко всем, находящимся в городе.

Ночь была тёмная, разосланные всадники схватили факелы и, неся их зажжёнными, пустились в город.

Встречающимся людям, спрашивающим с испуганными глазами жителям они кричали:

– Король ушёл! Король сбежал!

Что тогда произошло в городе, какая тревога вдруг задвигала его волнением и гневом, этого описать невозможно. Всё способствовало увеличению впечатления, какое вызвала эта новость. Враждебное расположение мещан, страхи, распространяющиеся уже несколько дней, ночной час, шум, который доходил из замка, пролетающие по улицам зловещие факелы, всё множило замешательство.

Множество людей, не зная, ни как, ни куда должны бежать за королём, срывались идти в погоню на все стороны, схватить беглеца и как узника назад привести.

В нескольких костёлах, думая о пожаре, не зная причины тревоги и шума, ударили в набат.

Из панов сенаторов, кто мог только, наполовину одетый прибывал в замок. Не хотели верить новости… отчаяние тех, которые застали замок пустым, было ужасным.

Все те, которые до сей поры защищали короля и сопротивлялись принятию средств осторожности, каялись теперь за чрезмерное своё доверие.

Другие напали на епископа куявского, на Тенчинского, упрекая их в медлительности и даже в предательстве.

Тенчинский не мог объясниться, не хотел оправдывать себя – люди ждали во дворе, он немедленно пустился в погоню за королём.