Упав на колено, я глянул вверх, одновременно нажимая на спуск. Педро схлопотал в бедро и, снова жалобно заблеяв, завалился. А надо мной покачивалось вонзившееся в дерево копье. Или, вернее, дротик с игловидным длинным наконечником. Такой глубоко уйдет в мягкую плоть, влегкую пройдет мимо костей и поразит нежные внутренние органы. Но пуля лучше. Обернулся я не спеша, а вот револьвер перезарядил куда проворней.
Кзанна.
Там горячая девка у «храма». Вот кто швырнул дротик в чужую «свинку». И ведь она послала снаряд точно в цель – не уйди я вовремя с траектории, изучал бы сейчас хлюпающим мозгом кислое железо на вкус.
– Ты… – с кривой усмешкой произнес я, выпрямляясь.
Договорить мне она не дала, перебив злым криком:
– От вас пахнет войной и кровью!
– В точку. – кивнул я, мельком осматриваясь и чуть опуская ствол револьвера.
– Я, и такие, как я, пришли сюда ради мира, а не в поисках новой войны! Если у тебя есть хоть немного совести – покинь нашу общину и не возвращайся! Мы строим новый дружелюбный чистый мир, где нет места убийцам!
А попытка пробить мне голову дротиком не делает тебя убийцей, дура? Или убить кровожадную свинью – не в счет?
– Дай время – и здесь прибавится добрых людей, что предпочитают договариваться, а не убивать. Вы не такие, как мы!
– А тот мудак – я указал на стонущего Педро, пытающегося незаметно дотянуться до своей пукалки – Он прямо как вы? Это ведь он со своими ушлепками грабил мирные машины и обозы на сумрачных дорогах…
– Он… они… есть неизбежное зло! То, которое не миновать! И ради светлого будущего…
– Можно ради вашего светлого сраного будущего. – поправил я – Ага. Ради него можно и расколотить голову ни в чем невиновного работяги о придорожный камень. А че нет, да? Это ведь ради светлого, сука, будущего!
– Я…
– Тебя уже нет. – буркнул я, делая шаг к Педро и попутно выдирая из дерева дротик.
– Вот она я! Кзанна! Стою перед тобой и пытаюсь донести до тебя мысль о милосердии! О том, что нельзя повторять ошибки злобного и темного прошлого! Я…
Прилетевший со свистом тесак угодил ей в левый бок, как раз под плечо вытянутой ко мне руки. Переломав ребра, пропоров сердце и кучу артерий, тесак попер дальше, уйдя по самую рукоять и заодно снеся жертву с ног.
– Ради будущего. – жалобно улыбнулся раненный ублюдок. – Ради светлого… я… все ради…
Не глядя воткнув дротик, я глянул на отличившегося в метании тесаков Каппу и вопросительно приподнял бровь.
– Еще трое прятались. Обезглавил, оружие забрал. Один убежал – перелез стену и смылся в джунгли. Трус! Самурай должен разделить судьбу своего господина! В битве преданность самурая выражается в том, чтобы без испуга идти на копья и стрелы врага, навстречу смерти, если таков зов долга – святые строки! Бегство – хуже смерти!
– Тебя понесло. – поморщился я. – Хватит.
– Да!
– Хорхе?
– Представляется системе.
– Ясно.
– Командир. На твой экз… дерьмо налипло…
– Хорошо. Помоги ускориться эти ленивожопым. – приказал я, коротко глянув на испуганно замерших у навеса здешних огородников и садовников.
Сначала Каппа прыгнул к трупу Кзанны и, выдернув тесак, вторым прыжком очутился рядом с навесом, где этот стальной палач с окровавленным мачете шипящим голосом поинтересовался:
– Был приказ остановиться?
– Нет! Нет! Мы работаем! – все разом потеряли интерес к трупам и вернулись к работе.
Я же неторопливо дошел до оставленного экза и глянул на прильнувшего к нему бледного как смерть молодого совсем придурка, чья рука почти по локоть была зажата сомкнувшейся спинной щелью боевого скафандра. Забраться в автоматически суженную, но такую манящую щель ушлепок не смог, зато увидел тихо мигающий внутри зеленый огонек – и тут же ткнул его пальцем… Дебил…
– Привет. – широко улыбнулся ему я, убирая револьвер на место и переводя взгляд на еще стоящий на месте занавешенный старыми соломенными циновками навес, что самым углом загораживал видимость стальному глазу системы. – Ну как ты?
– Простите меня пожалуйста, сеньор. Я очень и очень сожалею.
– Ну да…
– Я… я даже не знаю… в голове как помутилось, и я… я хотел… я просто хотел… покататься!
– Покататься? – улыбнулся, доставая небольшой нож.
– Сеньор! Я ведь ничего не сделал! А ваш… ваш экзоскелет сломал мне руку! Сломал, сеньор! Передавил! Это очень злая штука! Со своей злой душой! Я уже пострадал… уже наказан…
– Ага… И все бы ничего, но… ведь получись у тебя забраться в мой экз и оживить его, ты бы первым делом помчался выколачивать мне мозги, верно?
– Я… да… вы правы, сеньор… Но этого не случилось и…. Вы… вы убьете меня?
– Сколько тебе лет?
– Я? Мне шестнадцать, сеньор. И я рожден здесь… на благословленной земле… в городе Комерцио.
– А чего уже убежал и явился сюда?
– Мой отец был цветочником, сеньор… и Старая Мать приказала убить его… казнить ни за что…
– Ну да… где-то я уже слышал эту хрень… Как тебя зовут?
– Камино.
– Ты хочешь жить, Камино?
– Да, сеньор… и… я просто хотел избавиться от наглых чужаков, что явились незваными и уже начали….
– Как сильно ты хочешь жить?
– Очень! Очень хочу! Я… – тяжело сглотнув, мальчишка повесил голову. – Я… не хочу умирать, сеньор.