INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков

Поэтому рота его затмевала своим внешним видом остальные роты гренадерских полков столь прославленной уже тогда гвардии. Таким образом он до предела возвеличивал личность солдата, всегда склонного во Франции к самоуверенности и франтовству, этим двум постоянным вызовам всем окружающим: первая — потому, что она выражается в соответствующем тоне; второе — потому, что возбуждает зависть. Отсюда легко понять, что остальные роты полка завидовали его роте. Солдаты же готовы были драться, чтобы попасть в нее, и опять-таки драться, чтобы не вылететь оттуда.

Таково было при Реставрации исключительное положение капитана виконта де Брассара. А так как, в отличие от империи, уже не существовало такого магического средства, как ежедневное проявление героизма, которым искупается все, никто, разумеется, не мог ни предвидеть, ни предугадать, долго ли еще продлится эта все укрупняющаяся игра в неповиновение, которая удивляла товарищей виконта и которую он вел со своими начальниками с тем же бесстрашием, с каким рисковал жизнью под огнем, если бы революция 1830 года не избавила их от забот, причиняемых (или нет) им де Брассаром, а неосторожного капитана — от унизительного разжалования, с каждым днем все серьезней угрожавшего ему. Тяжело раненный во время Трех дней, ^{417}он побрезговал вернуться на службу новой династии, потому что презирал Орлеанов. Когда разразилась Июльская революция, отдавшая им над страной власть, которой они не сумели удержать, она застала виконта в постели: он повредил себе ногу на последнем балу у герцогини Беррийской, ^{418}где танцевал так же, как ходил в атаку. Тем не менее с первым раскатом барабана он поднялся и поспешил к себе в роту, а поскольку из-за вывиха не мог натянуть сапоги, отправился подавлять мятеж так же, как поехал бы на бал, — в лакированных туфлях и шелковых чулках, и в таком виде повел своих гренадеров на площадь Бастилии с приказом очистить бульвар на всей его протяженности. Париж, еще не всхолмившийся баррикадами, выглядел зловеще и грозно. Он был пустынен. Солнце отвесно падало на него, словно предвестник близкого огненного дождя, потому что каждое окно, пока что замаскированное занавесками, готово было начать плеваться смертью.

Капитан де Брассар построил своих людей в две колонны, велев им двигаться вдоль домов как можно ближе к стенам, чтобы каждая из двух находилась под огнем лишь с противоположной стороны улицы, а сам, еще более денди, чем обычно, зашагал посередине мостовой. Хотя от самой площади Бастилии до улицы Ришелье в него справа и слева били из ружей, карабинов и пистолетов, его ни разу не задело, несмотря на ширину его груди, ширину, которую он, пожалуй, чуточку слишком подчеркивал, выпячивая ее под выстрелами, словно красивая женщина, вознамерившаяся прихвастнуть на балу своими персями. Однако, дойдя до Фраскати ^{419}на углу улицы Ришелье и отдав своему отряду приказ сомкнуться ему в затылок, чтобы взять первую встретившуюся на их пути баррикаду, он получил пулю в свою великолепную и дважды вызывающую грудь — вызывающую как своей широтой, так и блеском длинных серебряных бранденбургов, которые тянулись по ней от плеча к плечу; кроме того, ему перебило руку камнем, что не помешало ему взять баррикаду и дойти до Мадлены ^{420}во главе своих воодушевленных солдат. Там две дамы, в коляске спасавшиеся из восставшего Парижа, увидев раненого гвардейского офицера, залитого кровью и лежащего на глыбах камня, которые окружали в те дни церковь Мадлены, где еще продолжались строительные работы, предоставили свой экипаж в его распоряжение, и де Брассар позволил им увезти его в Гро-Кайу, штаб-квартиру маршала Рагузского, ^{421}и по-военному отрапортовал тому: «Господин маршал, мне, вероятно, осталось не больше двух часов, но на эти два часа можете послать меня куда вам заблагорассудится!» Однако капитан ошибся: ему оставалось куда больше двух часов. Пуля, пронзившая ему грудь, не убила его. Я познакомился с ним лет на пятнадцать с лишком позднее, и он утверждал в те поры, что вопреки медицине и врачу, который запретил ему пить, пока не пройдет раневое воспаление, он спасся от верной смерти лишь благодаря бордо.