INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков

Мне пришлось провести шесть дней в Шартре, чтобы сверить кое-какие документы, которые впоследствии способствовали благоприятному исходу нашей тяжбы.

Наконец, одурев от писанины и крючкотворства, в полном упадке сил я вернулся в Париж — вечером, ровно через семь дней после своего отъезда к аббату.

Я отправился прямо к себе домой, куда и прибыл около девяти часов. Войдя, я увидел в гостиной отца. Он сидел возле круглого одноногого столика, на котором стояла лампа. В руке он держал распечатанное письмо.

После обмена приветствиями отец сказал:

— Уверен, ты даже не подозреваешь, какую новость я узнал из этого письма! Наш добрый старый аббат Мокомб умер после твоего отъезда.

Эти слова повергли меня в состояние шока.

— Что? — пролепетал я.

— Да, умер, — позавчера, около полуночи, то есть через три дня после твоего отъезда — от простуды, подхваченной на проселочной дороге. Это письмо от старой Нанон. Бедная женщина, похоже, совсем потеряла голову, она дважды пишет одну и ту же фразу… очень странную… о каком-то плаще… Но читай же сам!

Он протянул мне письмо, в котором действительно сообщалось о смерти старого священника — и я прочел эти простые строки:

«Он очень хотел, — и об этом были его последние слова, — чтобы после смерти его похоронили в плаще, который он привез из своего паломничества в Святую землю и который покрывал гробницу».

Перевод Е. Морозовой

Вера

Впервые напечатано в мае 1874 года в журнале «Семэн паризьен», вошло в сборник «Жестокие рассказы» (1883). Сюжет новеллы (как и форма ее названия — иностранное женское имя) восходит, очевидно, к циклу новелл Эдгара По о воскресающих покойницах («Элеонора», «Морелла», «Лигейя»). Важное значение для Вилье имели и произведения Готье, такие как «Любовь мертвой красавицы» или «Спирит» (1863). Наконец, источником магических мотивов новеллы мог быть трактат Элифаса Леви (Альфонса-Луи Констана) «Догматы и ритуалы высшей магии» (1856). Учитывая, что героиня новеллы — по-видимому, русская (в ее комнате — православные иконы и т. д.), ее имя должно пониматься с учетом его русского значения; впрочем, нельзя отбрасывать и его латинскую семантику (vera — «истинная»).

Перевод печатается по изданию: Вилье де Лиль-Адан Огюст. Жестокие рассказы. М., Наука, 1975. В примечаниях использованы комментарии Алана Рейта и Пьера-Жоржа Кастекса в издании: Villiers de Lisle-Adam. Œuvres complètes. Paris, 1986. T. 1 (Bibliothèque de la Pléiade).

Посвящается графине д’Омуа.^{456}

Форма тела для него важнее, чем его содержание

(«Современная физиология»)

^{457}

Любовь сильнее Смерти — сказал Соломон; да, ее таинственная власть беспредельна.^{458}

Дело происходило несколько лет тому назад в осенние сумерки, в Париже. К темному Сен-Жерменскому предместью катили из Леса последние экипажи с уже зажженными фонарями. Один из них остановился у большого барского особняка, окруженного вековым парком; над аркой его подъезда высился каменный щит с древним гербом рода графов д’Атоль,^{459} а именно: по лазоревому полю с серебряной звездой посередине, с девизом Pallida Victrix[123] под княжеской короной, подбитой горностаем. Тяжелые двери особняка распахнулись. Человек лет тридцати пяти, в трауре, со смертельно бледным лицом, вышел из экипажа. На ступенях подъезда выстроились молчаливые слуги с канделябрами в руках. Не обращая на них внимания, приехавший поднялся по ступенькам и вошел в дом. То был граф д’Атоль.

Шатаясь он поднялся по белой лестнице, ведущей в комнату, где он в то утро уложил в обитый бархатом гроб, усыпанный фиалками и окутанный волнами батиста, королеву своих восторгов, свое отчаяние, свою бледную супругу Веру.

Дверь в комнату тихонько отворилась, он прошел по ковру и откинул полог кровати.