Инфернальная мистификация

– Что буква «самех» выпала трижды, когда я решила погадать на Оленину! Только и всего, – пожала плечами Мира. – Какой-то змий искушает ее…

В этот момент в дверь громко застучали.

– Что происходит? – в гостиную вышел сонный Кинрю. Он был в своем национальном японском платье. – Почему вы еще не спите?

– Рассуждаем о сущности мироздания, – отозвался я.

Наконец, в дверях гостиной появился мой камердинер.

– Барин, к вам граф Оленин пожаловали, – доложил он, – говорят, что у них к вам неотложное дело!

– Зови! – велел я ему.

– Змий, – развела руками индианка.

– Что? Что? О чем это ты? Какой еще змий? Вампир, ты хотела сказать? – недоумевал Юкио Хацуми. – Объявился, наконец, – констатировал он.

В гостиную подпоручик Оленин не вошел, а буквально влетел подобно урагану.

– Элен, – простонал он. – Элен подожгла флигель! Вы не могли бы срочно явиться к нам? Мы не можем ее успокоить! Матушка грозится запереть ее в больнице для душевнобольных! Я не знаю, что делать! Пожар все еще не потушат никак, – граф продолжал сбивчиво перечислять все бедствия, обрушившиеся на их семейство, пока я одевался.

Кинрю тоже не терял времени даром. За пять минут он оделся, а еще через три минуты мы все уже сидели в экипаже Оленина.

– Да объясните же вы наконец толком, как все произошло! – воскликнул я, когда лошади тронулись с места. – Ваша сестра выглядела такой счастливой, когда мы уходили…

– Да, – кивнул головой Владимир, – и нам всем тоже так показалось. – Сначала она была в такой экзальтации… Все время твердила, что проклятие снято, что она спасена! А потом Элен погрустнела, говорила обо всем случившемся как о случайности. Сестра утверждала, будто Алекс узнал, что она не одна, а потому он обязательно явится снова! Мы отвели ее в комнату, и она снова позвала с собой спать эту отвратительную Лукерью, – поморщился граф. – Потом вроде бы стихло все, успокоилось… Я только глаза сомкнул, как вдруг слышу крик! В окно выглянул, а флигель огнем горит! Жарко так полыхает! Елена же в одном капоте ходит вокруг него кругами, молитвы какие-то читает, а в руках у нее свеча… Насилу ее со двора увели!

– Она призналась, что поджог – это ее рук дело? – осведомился я.

– Нет, – отрицательно покачал головой граф Оленин. – Она клянется, что выбежала из дома, только когда в окне увидела всполохи!

– А может, это и впрямь сделал тот, кого мы не дождались? Вы такой мысли не допускаете? – посмотрел я на подпоручика.

– Не знаю, – пожали Оленин плечами. – Я теперь, вообще, не берусь ничего утверждать! – воскликнул он и откинулся на бархатную спинку сиденья.

* * *

Когда мы подъехали к особняку Олениных, деревянный флигель уже догорал. Остатки почерневшей кровли обвалились прямо на наших глазах. Мужики все еще сновали по двору с ведрами, перекрикивая друг друга, но пожар в основном уже был потушен. Пламя даже не перекинулось на сам дом. Инцидент можно было считать исчерпанным!

– Словно Москва в двенадцатом году, – невольно заметил я. – Никто не пострадал? – осведомился я, озираясь по сторонам. Женщин на улице не было.

– Нет, слава Богу, – вздохнул Оленин. – Опасность миновала, еще когда я уезжал. Матушка увела Елену в спальню к Мари, от греха подальше… Лукерье она больше не доверяет!

– Разумная женщина, – вставил Кинрю свое веское слово.

– Мужики уже шептаться начали, что барышня спятила, – расстроено проговорил Оленин. – Куда уж дальше?

– Я хочу еще раз переговорить с Элен, – объявил я Оленину.

– Для этого я вас и позвал, – отозвался Оленин. – Я хочу, чтобы вы уговорили мою сестру показаться доктору. Кажется, вы имеете на нее какое-то влияние, – заметил граф с невольной ревностью в голосе.

– Вы не будете возражать против моего личного врача? – осведомился я.

– Разумеется, нет, – ответил граф.

* * *

Элен все в том же бледно-бирюзовом капоте утопала в глубоком темно-вишневом кресле. По правую руку от нее стояла отверженная Луша, которую Оленина потребовала-таки привести; по левую – сидела на круглом стуле сестра Мари; напротив – разгневанная графиня Наталья Михайловна и еще одна горничная с русой косой, в несколько рядов уложенной у нее на затылке.

На Елене Александровне лица не было. Она дрожала и все время шевелила губами, шептала какие-то одной ей ведомые молитвы. Я обратил внимание на то, что в правой руке Елена Оленина сжимала свой нательный осиновый крестик. Причем крестик этот сильно исколол девушке пальцы, от чего с рук ее на платье скатывались крошечные ярко-красные капельки крови.

– Яков Андреевич? – увидев меня, вскинула голову Елена. Она перестала шептать молитвы, но по-прежнему вздрагивала, словно тело ее пронизывал леденящий холод. – Вам тоже обо мне Бог весть что наговорили?! Все смерти моей хотят! – Она гневно сверкнула голубыми глазами на мачеху, которая не нашлась, что ответить. – Кругом одна нечисть.

– Элен, дочь моя, вы нездоровы, – наконец, нашлась Наталья Михайловна. – Вы могли сжечь весь дом, – проговорила она сквозь зубы, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не надавать своей падчерице пощечин. Ее чувства были написаны у нее на лице, и Елена отчетливо их читала.