Инфернальная мистификация

Экипаж Владимира Александровича Оленина остановился аккурат перед графским особняком с одним обгорелым флигелем. Вокруг него сновали рабочие со стройматериалами. Деревянный флигель был похож на улей, в котором гудела работа. Я не сомневался, что через пару дней на месте обгоревших развалин будет красоваться новенький флигель ничуть не хуже старого.

– Приехали, – не слишком весело проговорил Оленин и начал выбраться из экипажа.

Мы с Кинрю отправились вслед за ним по ступенькам парадного крыльца. Уже в холле на первом этаже я увидел Лаврентия Филипповича, с задумчивым видом о чем-то разговаривающего с расстроенной Натальей Михайловной, которая всем своим видом давала понять, что жизнь ее разбита и разрушена навсегда!

– Добрый день, Лаврентий Филиппович, – поздоровался я с Медведевым.

Тот с растерянным видом обернулся на звук моего голоса.

– Яков Андреевич?! – Какую-то долю секунды квартальный надзиратель не верил своим глазам. – Да быть не может! – воскликнул он, захлопав своими золотисто-оранжевыми ресницами.

– Еще как может, – заверил я своего давнишнего знакомого. – Это нас с вами, верно, сама судьба нос к носу сталкивает.

– Ну, если какая чертовщина где, – он развел руками, – так там сам Бог велел нарисоваться Якову Андреевичу Кольцову! Вы, любезнейший, как черт из табакерки! Неужели ваш Орден интересуется горничными? – При последних словах он склонился к моему уху.

– Нет, – покачал я головой в ответ, – только вампирами!

– А! – Медведев махнул рукой. – Что с вами разговаривать! Только нервную систему расстраивать!

– А мне-то казалось, что мы с вами сработаемся, – невозмутимо ответил я, поигрывая цепочкой от карманных часов.

– Сработаемся, сработаемся, как обычно! – усмехнулся он, обнажив желтоватые прокуренные зубы. – Неужели вас сюда сам Кутузов направил? Так надо понимать, что все эти россказни про фамильное проклятие – правда?!

– О чем это вы? – К разговору внимательно прислушивалась Наталья Михайловна, облаченная сегодня в черное креповое платье, которое только подчеркивало ее моложавость. – Ведь Элен кричит, что сама виновата во всем! Это ее недуг… – Лицо вдовы исказила гримаса страдания, и слезы заблестели в темно-карих глазах.

– Вы полагаете, что ваша падчерица проткнула осиновым колом сердце своей служанки?! Помилуйте! Да это даже звучит нелепо! – заметил я.

– Но тогда кто же это сделал?! – воскликнула Наталья Михайловна. – Кто поджег флигель? Кто третирует нашу семью?! – патетично вопрошала она. – Или вы полагаете, что Луша и вправду была вампиром?!

– По-моему, речь все время велась о каком-то Алексе, – заметил я.

На этот раз пришел черед удивляться Медведеву.

– Яков Андреевич, вы на самом деле верите в эту нечисть? – осведомился он, моргая светло-голубыми глазами.

– Нет. Признаться откровенно, не верю! Однако я также не верю в то, что графиня Елена способна убить свою горничную, да еще таким варварским способом! Лично мне кажется, что Луша что-то узнала, и ее тут же убрали, чтобы тем самым выставить преступницей графиню, – ответил я. – А еще более вероятным мне представляется, что горничная Елены Александровны с самого начала была связана с этим горе-мистификатором!

– Так, значит, – протянул Медведев в ответ, – вы, Яков Андреевич все-таки полагаете, что все это – мистификация…

– На девяносто девять процентов! – решительно отрезал я.

– А почему не на сто? – удивился Кинрю.

Я усмехнулся в ответ и сказал:

– Я же масон, а значит, все-таки мистик!

– А почему вы считаете, что Луша была связана с этим… – граф Владимир Александрович на минуту задумался, прежде чем выговорить нужное слово, – вампиром?

– Потому что она всегда в нужное время исчезала из комнаты вашей сестры, – ответил я. – Луша была доверенным лицом графини Елены, что очень удобно. К тому же, помните историю с той надписью на греческом языке?

– Ту надпись, которая означала «рок»? – переспросил Оленин.

– Вот именно, – кивнул я. – Луша об этой надписи сначала говорила одно, потом абсолютно противоположное. Она словно специально стремилась представить свою барышню сумасшедшей. К тому же, именно ей самой легче всего было написать это слово на стене, а потом стереть его, – подвел я итог моей версии.

– Уж не хотите ли вы сказать, Яков Андреевич, – усмехнулся Медведев, – что крепостная девка владела греческим языком?

– Ну, уж одно-то слово она вполне могла написать, – заметил я. – И этому слову Лушу мог выучить ее сообщник!

– Пожалуй, вы правы, – немного подумав, согласился Оленин.

– Вы рассуждаете так, – задохнулась от возмущения Наталья Михайловна, – словно в нашем доме вокруг Элен плетется какой-то заговор! Тайны мадридского двора какие-то, честное слово! – Она рухнула в штофное кресло, обхватила руками подбородок и стала нервно теребить его тонкими пальцами с безукоризненно подпиленными ногтями.

– А где сама Элен? – осведомился я.

– Заперлась в малой гостиной, – ответила Наталья Михайловна. – Никого к себе не пускает! Криком кричит! Если она и была еще в здравом уме, то теперь за ее рассудок никто и полушки не даст! – заявила она.