Инфернальный реквием

Ты – пожива для птичек, заморыш… Лети высоко или падай замертво, тросняк… Этот салага – лазпушечное мясо, парни… Пятнадцати часов не протянет… Ходячий мертвец… Вероятность того, что сердце пациента выдержит нагрузку, вызванную сбоем при перестройке метаболизма, составляет всего тринадцать целых и одну десятую процента…

«Ему конец!»

– Нет…

Возражение вырвалось из Фейзта со вздохом, который вытолкнул муху наружу и отдался толчками резкой боли в груди. Гвардеец обрадовался страданию: оно означало, что его тело еще живет. Больше того, Толанд снова тянул себя за ниточки. Боец сжал кулаки, радуясь простой, но драгоценной свободе движений.

Потом он вспомнил о мошке.

«Надо ее найти. – Сержант не знал зачем, но понимал, что дело важное. Возможно, более важное, чем вопросы жизни и смерти. – И прибить».

Фейзт попытался встать, но не сумел – на него словно бы несся водный поток. Какой-то невидимый пресс опустился Толанду на грудь, стараясь выдавить из него дух. Скрипя зубами от боли, солдат нажал в ответ, вложив в рывок нечто большее, чем силу мышц и крепость костей.

«Прибей ее!»

Внезапно сопротивление исчезло, и Фейзт резко сел. Пока он боролся с пустотой, лазарет почему-то окутал мрак. Освещение было выключено, а товарищи гвардейца лежали в койках,’не догадываясь о его битве. В каюте царила угрюмая неподвижность, словно сама реальность пряталась от кого-то. Перемещалась только муха: сержант слышал, как она зудит где-то вверху, подначивая Толанда встать и погнаться за ней.

«О, с радостью, мелкая ты зараза».

Когда глаза сержанта привыкли к темноте, он понял, что в изножье его постели кто-то стоит. Ростом и телосложением незнакомец напоминал абордажника, но силуэт его выглядел каким-то неправильным. Фейзт напрягал глаза, однако не мог понять, что именно не так, пока каюту не озарил разряд молнии. Застыв, вспышка словно бы сковала бесцветным блеском все, что находилось в лазарете, включая незваного гостя.

«Что за хрень пустотная?»

Как оказалось, незнакомец с головы до пят был закутан в одеяло, а по бокам импровизированного савана болтались ремни-фиксаторы. Вроде бы нелепая фигура, наподобие тех неуклюжих привидений из простыней, которыми детишки пугали друг друга с незапамятных времен… но здесь и сейчас смеяться над ней совсем не хотелось. В этом застывшем мгновении бури создание производило настолько же серьезное впечатление, как сам Крадущий Дыхание.

– Ты кто? – прохрипел Толанд.

Не сводя глаз с незнакомца, гвардеец сунул руку под подушку, где лежал его боевой нож. Абордажникам запретили брать в лазарет стволы, но клинки взяли все раненые, кроме самых тяжелых.

– Тебе вопрос задали! – Фейзт выхватил кинжал.

Ответа не последовало. Прогудев над койкой, муха приземлилась на скрытое одеялом лицо существа. Толанд почувствовал, что они оба следят за ним в ожидании следующего хода сержанта.

– Вставайте, братья! – сипло воззвал он к спящим товарищам, затем попробовал снова, сумев выдавить из глотки прерывистый крик, однако никто из бойцов не пошевелился. Фейзт осознал, что зря надрывается: даже если он начнет палить посреди каюты из «Костолома», сослуживцы будут спать дальше. Сражаться ему предстояло в одиночку.

«Как и во всех действительно важных битвах…»

Застонав, Толанд неуклюже поднялся на ноги. Его кишки пронзила острая жгучая боль в открывшихся ранах, но гвардеец проигнорировал ее. Да, сестра Темная Звезда разозлится, однако тут ничего не поделаешь. Пока сержант ковылял к привидению, муха снова начала скрипуче скрежетать лапками, будто насмехаясь над слабостью человека, – призывая его посмотреть…

– Иди к фрагу! – зарычал Фейзт и сорвал с незнакомца одеяло.

II

Прижимаясь к поверхности бушующего океана, «Кровь Деметра» пробивала своим тупым носом дорогу через волны. Самые высокие валы облизывали верхнюю палубу, и неподвижно стоявший там Иона Тайт крепко держался за леера в том месте, где госпитальер едва не свалилась навстречу гибели. С момента ее ухода мужчина угрюмо размышлял о странном поведении женщины. Что-то не сходилось: слова Асенаты совершенно не объясняли ни ее бешеного рывка к борту, ни ее выражения лица в момент вмешательства Ионы. Проповедник носом чуял ложь (и умело сплетал ее языком). Такие навыки проявились у него в неестественной ночи, что поглотила родной мир Тайта, и за последующие долгие годы он только отточил их.

«Она врала, причем крайне неумело, – размышлял Иона, еще раз прогоняя в голове содержание их беседы. – И ее что-то напугало».

– От чего ты убегала, сестра? – спросил он вслух.