– Как пожелаешь, – отозвалась полноватая сестра-госпитальер. – Тогда пойдем. – Она повернулась к грузовику, из которого уже выгружали первые носилки с ранеными.
– Ты уверена, что привела нас в нужное место? – спросил Иона, подойдя к Асенате. Он согласился проследовать с ней до Сакрасты и помочь разместить бойцов.
– Теперь все не так, как нужно, – ответила Асената. – И ты сам это прекрасно знаешь.
Но, когда ее взгляд снова скользнул по мрачному зданию госпиталя, Гиад осознала, что гадает,
II
– Не могу я это жрать, – заявил абордажник Сантино, раздраженно перевернув ложку.
Зеленая масса, которую санитарки поставили перед бойцами, секунду повисела на столовом приборе и плюхнулась обратно в миску.
– А по мне, так вкусно, – проворчал Гёрка с дальнего конца стола.
Он увлеченно уплетал размазню, как будто не ел несколько дней, и даже перемазал бороду.
– Дык у тебя во рту и так сортир, Орк, – предположил Сантино. – Вкуса фиговее ты уже не почувствуешь.
– Лекарство – лечить, не радовать, товарищ, да! – упрекнул его Зеврай.
– Но тут ведь не лекарство, а, Дьякон?
– Оно его
Ходячих раненых – таких осталось всего тринадцать – усадили за стол в трапезной лечебницы. За исключением стоящих у дверей санитарок, больше здесь никого не было, и голоса бойцов отдавались зловещим эхом в дальних уголках просторного зала.
«Мы что, здесь единственные пациенты?» – гадал Ичукву Лемарш, прислушиваясь к перепалке солдат.
Вероятность этого усиливала беспокойство, которое грызло его с самого приезда, хотя комиссар и не мог подобрать для него очевидной причины. Несмотря на ветхий внешний вид госпиталя, его хранители выглядели компетентными. Они провели самых здоровых солдат по череде коридоров в отделение на первом этаже, а затем привезли на каталках их менее везучих товарищей. Как комиссару, Лемаршу полагалась отдельная палата, но он от нее отказался. Его место было рядом с бойцами.
«Теперь нас осталось всего сорок восемь», – размышлял Ичукву.
В последние дни плавания режущий мор забрал Франке и Хомбаха, но хотя бы без непотребства, сопровождавшего смерть Конрада Глике. И правда, стоило утихнуть шторму, как жизнь снова подернулась долгожданной рутиной. Даже одержимость бойцов несуществующими мухами исчезла без следа. Все доводы рассудка говорили, что худшее уже позади, но Лемарш не мог отделаться от чувства, что положение каким-то образом стало
– Как вам они, комиссар? – тихо спросил Райсс из-за правого плеча Лемарша. – Ну, сестры?
– А
– Они – Адепта Сороритас. Я знаю, мне не следует в них сомневаться… – Райсс замялся.
– Но?.. – подсказал комиссар.
– Это место… оно какое-то нездоровое, сэр.
«Нездоровое. Ха, как надушенный труп», – мрачно подумал Лемарш.
Сквозь повсеместный запах священных масел неизбежно пробивалась сырая гниловатая вонь Сакрасты. Здание пахло не как госпиталь, а как мавзолей.
– Этой ночью мы понесем дозор, лейтенант, – произнес комиссар. – Пока только вы и я. Нет смысла беспокоить бойцов.
– Так точно, сэр. – Райсс явно приободрился.
«Чутье имеется, но он ему не доверяет», – рассудил Лемарш.
Его разочарование в Ванзинте Райссе росло день ото дня. Резак отсек у офицера нечто более важное, чем плоть и кости, и это могло стать источником проблем.
– А куда они забрали сержанта, хотел бы я знать?! – воскликнул капрал Пинбах. – Всех остальных они закатили вслед за нами, но не его.
За столом согласно забормотали.
Лемарш вздохнул. Неужели эти люди не в силах выбросить из головы своего непутевого лидера? Даже после всего, что случилось тогда в лазарете, вера в сержанта-абордажника оставалась неизменной. До конца морского путешествия Фейзта держали отдельно, но сестра Асената ежедневно рассказывала о нем абордажникам, не давая их мании угаснуть.
«Надо было крепче стукнуть, – подумал Лемарш. – Добить его».
Но он и так ударил дважды, оба раза в полную силу… и безрезультатно. Толанд Фейзт просто отказывался умирать. Даже режущий мор никак не мог его прикончить.
В памяти комиссара с неожиданной свирепостью вспыхнуло воспоминание: