Инферняня (СИ)

У Томаса один угол рта пополз вверх.

— Что? — сказала я. — Водятся?

— Если они боги, это не значит, что им чужды… э — э… пороки, — сказал Томас, когда Вивиан оказалась немного поодаль, наклонился ко мне и сказал:

— Ходят легенды, что Гермес как‑то украл у Зевса скипетр, у Ареса — меч, а у Посейдона — трезубец…

— Да ты что! — удивилась я.

— А у Аполлона — стадо коров, — улыбнулся Томас.

Мы не заметили, что Вивиан уже рядом.

— Да, тот еще проходимец, — сказала она. — И совершенно безответственный тип. Из‑за него я выпала из обоймы на полгода. А это много значит в кинобизнесе, поверьте. То есть, — спохватилась она, — я счастлива, что у меня есть Петер. Но Гермес и не предупредил, что на всю беременность мне придется запереться в доме.

— Почему пришлось запереться? — спросила я.

— Потому что Петер необычный ребенок. Другие дети в животе толкаются. А полубоги — летают. Ну вот и я парила над землей. Невысоко, в нескольких дюймах, — она вздохнула. — Ощущение странное.

Мы шли по Олимпу и ели пирожки с земляникой, которые дала в дорогу Нэнси. Корзинку мы положили в ящик внутрь дивана. Когда я ее достала, ручка у нее была сломана. А пирожки остались почти целы. Только у парочки потекло земляничное варенье через продавлины. Жаль, что мы не могли остаться на ужин у Алана — он сказал, что будут какие‑то интересные гости.

— Не знаешь, кого Алан ждал на ужин? — спросила я Томаса.

— Знаю, — он улыбнулся. — Своих родственников.

— А кто они у него?

— Герцоги, маркизы, графы…

Хорошо, что мы не остались. У аристократов столько условностей и манер — кто первый встает из‑за стола, как положено здороваться с незнакомыми графами, всякие поклоны и экивоки — я бы опозорилась как пить дать.

— К тому же они привидения, — договорил Томас.

Что???

Около одного дома из красивого белого камня, с огромными окнами и колоннами было море цветов, таких красивых, душистых, я никогда таких не видела. Я сорвала несколько — одну оранжевую ромашку, большую, как колесо велосипеда, и несколько мелких, вроде колокольчиков — фиолетовые, голубые, желтые.

— Любите цветы? — раздался мужской голос откуда‑то сверху издалека.

Я подняла голову: на краю крыши крыльца сидел человек в белом костюме. Через плечо у него была перекинута какая‑то странной длинной формы сумка, а в руках он держал — о боже, лук! Не огородное растение! А тот, который древнее оружие, из которого Робин Гуд стрелял по тем, кто осмелился зайти в Шервудский лес!

Томас шагнул вперед, загораживая меня:

— Извините, мы не знали, что их нельзя рвать.

— Почему нельзя, — сказал человек и плавно, паря в воздухе, спустился к нам.

Он оказался молодым и удивительно, необычайно красивым. Голубые глаза, темные ресницы, нос с легкой горбинкой, а губы! Они казались и жесткими и мягкими, потому что были четко очерченными, и в то же время слегка пухлыми и какими‑то беззащитными.

Волосы, правда, были длинноваты — аж до плеч. Такие золотые, сияющие кудри.

— Кхм, — сказал Томас.

Ой. Я все любуюсь, а парень все улыбается. Я оглянулась на Вивиан: она тоже не могла оторвать от незнакомца взгляда.

— Привет, Вивиан Олимпус, — сказал ей парень.

Она будто очнулась и сказала резко:

— Я больше не Олимпус, Аполлон.

Аполлон… И имя у него такое красивое…

— За сыном? — спросил он Вивиан.

— Так Петер точно здесь?! — закричала я.

Аполлон, слегка изогнув тонкие брови, посмотрел на меня.

— Спокойно, — положил мне руку на плечо Томас.

— А ты не знала? — спросил Аполлон Вивиан. — Благодаря нему‑то и весь сыр — бор, — махнул он белоснежной ладонью в сторону небоскреба.

— Какой сыр — бор? — спросила я.

— Увидите, — ответил красавец. — Твои родственники? — спросил он Вивиан, кивнув на нас.

— Друзья, — сказала она.

— Ему не понравится, — сказал Аполлон Вивиан.

— А мне на это наплевать, — сказала она.

Аполлон вдруг рассмеялся — зубы у него были белоснежные и ровные, щеки от смеха чуть порозовели и он стал еще красивее, хотя казалось, это невозможно — и сказал:

— Я пойду с вами, без меня вам внутрь не попасть…

— Меня‑то они пропустят, — сказала Вивиан, но неуверенно.

— Я не об охране, — сказал Аполлон. — Я о бастующих… Пешком пройтись желаете? Это долго.

— Наш транспорт пришлось оставить при выходе, — ответил Томас.

Транспорт. Алан бы обрадовался, что его садовую тележку так гордо именуют.

Аполлон кивнул, а потом тихо свистнул.

Где‑то в вышине зашуршало, раздался клекот, потом он стал снижаться, и перед нами причалила, едва касаясь травы, белая с золотом лодка — не лодка, что‑то вроде большого ковша, а везли его шесть белых лебедей.

— Прошу, — сказал Аполлон и подал мне руку.

Борта у лодки были высоченные, но с двух сторон были проемы. Я шагнула в этот проем. Лодка слегка покачивалась. Сидений здесь не было.

Следом залезла Вивиан, потом Томас. Последним взошел Аполлон и взял в руки золоченые вожжи.

Памятуя о путешествии в тележке, я крепко ухватилась за высокий борт.

Лодка поднялась так плавно, что можно было и не держаться. Мы скользили по воздуху, как по тихой воде.

Летели мы низко, едва не задевая крыши домов.

— Кто бастует? — поинтересовалась Вивиан у Аполлона.