— Да я как-то… надеялась… что… — я взглянула на него из-под ресниц, — ты ему скажешь?
— Джемма, — упрекнул он.
— Не смотри на меня так, Габриэль. У меня висит ещё много незаконченных дел, с которыми нужно разобраться до отъезда. Я просто подумала, что будет лучше, если ему скажешь ты.
Быть такой трусливой лгуньей — преступление.
— Он должен услышать это от тебя.
Я не стала с этим спорить, потому что он правда заслуживает услышать это лично от меня. Но я не умею прощаться и боюсь пробовать.
Он нахмурился сильнее.
— Ты же знаешь, он очень тебя любит.
Мой взгляд метнулся к нему.
— Он сказал тебе? — я была очень удивлена, потому что обычно информацию из Доминика нужно вытаскивать клещами.
— Да тут и без слов понятно, — спокойно ответил Габриэль. — Я знаю своего брата. У него всё на лице написано, когда он смотрит на тебя.
Моё горло сдавила боль, я отвела взгляд в сторону.
Покинуть Доминика будет сложнее всего. Я всегда это знала и принимала как данность, но всё равно мне безумно больно слышать об этом.
— Он в порядке? — после паузы выдавила я. Перед глазами всё поплыло, когда я вновь посмотрела на Габриэля.
— Нет, не в порядке, — мрачно произнёс он, и эти его слова пробили моё сердце насквозь.
— Но будет, верно?
Не знаю, чего жду от Габриэля в этот самый момент. Некой поддержки? Подтверждения, что в этом нет ничего страшного и я могу просто собрать вещи и уехать от Доминика после всего, что между нами было?
Как я могу просто собрать вещи и уехать от Доминика после всего, что между нами было?
Господи, я ужасный человек.
— Будет, — согласился Габриэль, хотя что-то в его интонации навело меня на мысль, что это случится не скоро. — И ты тоже будешь в порядке, Джемма. Ты переживёшь это, даже если сейчас кажется иначе.
Слабую плотину вокруг моего сердца прорвало, и хлынул поток слёз, в котором чуть было не утонули мы оба.
— Я правда сомневаюсь, что когда-нибудь это случится, — призналась я между всхлипами.
Нет, этого не случится, если только я не вырежу огромный кусок себя, не вырежу ту Джемму, которой я должна была стать. Если я переживу всё это, то стану лишь бледным подобием того человека, которым мне было предназначено быть. Неполноценным. Неживым. Просто… существующим.
— Ты сделала то, что должна была, Джемма, и любой из нас на твоём месте поступил бы так же.
Он рассчитывал, что меня это утешит, но нет.
— Ты так говоришь, но ты не знаешь, как оно на самом деле. Потому что именно я сделала это. Я убила Трейса. Я видела, как жизнь покидает его глаза. Не ты, Габриэль. Ни кто-либо другой. Я. И я никогда не смогу с этим смириться. Никогда.
Слёзы текли по моим щекам быстрее, чем я успевала их вытирать.
— Ты права. Это сделала ты, а не кто-то другой, — согласился он. — И я не могу представить даже сотой части того, что ты сейчас чувствуешь. Но ответь мне, пожалуйста, на один вопрос… — он, не отрываясь, смотрел на меня в течение долгой томительной минуты. — Что, если бы вы поменялись местами?
Я шмыгнула носом, вытирая щёки тыльной стороной ладони.
— В смысле?
Он подался вперёд, наморщив лоб и уперев локти в колени.
— Что, если бы сосудом Люцифера стала ты, а оружием мог бы воспользоваться только Трейс?
— Это другое, — без труда ответила. — Я знаю, что он бы перепробовал всё, чтобы спасти меня.
— Как ты?
— Ну… наверное, — я пожала плечами.
Мне казалось, что я недостаточно старалась. Если бы я выложилась на максимум, он был бы сейчас жив.
— А если бы он не смог найти способ? Перепробовал всё на свете, но единственным действенным способом было сделать то же, что сделала ты… Ты бы простила его?
Я ответила, не задумываясь.
— Конечно, я простила бы его.
Он кивнул, будто заранее знал ответ.
— Тогда почему ты думаешь, что он бы не простил?
Я открыла рот, чтобы как-то возразить, но в мыслях были только слова Трейса, когда он говорил мне, чтобы я продолжала жить дальше… отпустила его… поступила правильно.
Он знал, что всё так и будет. Знал, чем всё закончится. Знал точное время и место. И дал мне разрешение сделать это. Правильно ли я поступила в конечном счёте? Если да, то почему же это кажется таким неправильным?
40. СУДНЫЙ ДЕНЬ
Визит Габриэля был коротким и горько-сладким. Он потом приходил ещё раз, и мы попрощались друг с другом. И хотя он дал понять, что ему не нравится то, что я уезжаю, он в то же время понимал, почему мне это нужно, и было приятно оказаться вновь на одной стороне. А ещё он согласился — после недолгих жалобных уговоров и мольбы — не говорить Доминику, где я, пока я не буду готова попрощаться с ним. Лично. Он заслуживает этого, вот только я понятия не имею, смогу ли сказать ему это в глаза.
Я решила для себя, что это нужно будет сделать быстро, как если бы я отрывала восковую полоску.
Или конечности.