Инферно

Как оказалось, сильные тела ранних фризских лошадей вдохновили на создание здравой эстетики лошадей Св. Марка в Венеции. Согласно веб-сайту, лошади Св. Марка были так красивы, что они стали “художественными произведениями, исторически наиболее часто подверженными кражам.”

Лэнгдон всегда полагал, что эта сомнительная честь принадлежала Гентскому Запрестольному образу и нанес быстрый визит на веб-сайт ARCA (The Association for Research into Crimes Against Art), чтобы подтвердить свою теорию. Ассоциация исследований преступлений против искусства не предложила категорической расстановки, но они действительно предлагали краткую историю беспокойной жизни скульптур как цель мародерства и грабежа.

Эти четыре медных коня были отлиты в четвёртом веке неизвестным греческим скульптором на острове Хиос, где оставались до тех пор, пока Феодосий II не вывез их в Константинополь для установки на Ипподроме. Потом при Четвёртом крестовом походе, когда войска венецианцев разграбили Константинополь, действующий дож потребовал, чтобы эти ценные статуи доставили оттуда морем в Венецию, что было почти подвигом при их весе и размерах. Кони прибыли в Венецию в 1254 году и были установлены перед фасадом собора Св. Марка.

Более половины тысячелетия спустя, в 1797 году Венецию завоевал Наполеон, который забрал коней себе. Они были доставлены в Париж и эффектным образом украсили вершину Триумфальной арки. И наконец, в 1815 году - после поражения Наполеона при Ватерлоо и его ссылки - кони были сняты с Триумфальной арки и доставлены на барже обратно в Венецию, где и были вновь установлены, уже на фронтальном балконе собора Св. Марка.

Хотя Лэнгдон и был неплохо знаком с историей этих лошадей, на сайте ARCA нашлись данные, которые его поразили.

Декоративные хомуты появились на шеях лошадей в 1204 году и сделали это венецианцы для облегчения транспортировки судном от Константинополя до Венеции, чтобы скрыть места, где были разъединены головы.

Дож приказал, чтобы отрезали головы лошадям Св. Марка? Это казалось Лэнгдону невероятным.

- Роберт, - раздался голос Сиенны.

Лэнгдон отвлекся от своих мыслей, повернулся и увидел, что Сиенна пробирается через толпу и Феррис рядом с ней.

- Лошади в стихотворении! - выкрикнул Лэнгдон взволнованно. - Я понял это!

- Что? - Сиена выглядела растерянной.

- Мы ищем предательского дожа, который отрубал головы лошадям!

- Да?

- Стихотворение не относится к живым лошадям. - Лэнгдон указал вверх на фасад Св. Марка, где луч яркого солнца освещал четыре медных статуи. - Оно относится к этим лошадям!

ГЛАВА 73

На борту Мендасиума у доктора Элизабет Сински дрожали руки. Она смотрела видеофильм в кабинете хозяина, и хотя она видела некоторые ужасные вещи в своей жизни, это необъяснимое кино, которое сделал Бертран Зобрист до своего самоубийства, заставило ее до смерти похолодеть.

Она смотрела на экран, на котором дрожащая тень с клювообразным носом была спроецирована на мокрую стену подземной пещеры. Силуэт продолжал говорить, гордо описывая шедевр - произведение под названием Ад - которое должно спасти мир путем сортировки населения.

Бог спасет нас, думала Сински. - Мы должны …, - сказала она дрожащим голосом. - Мы должны найти это место под землей. Может быть, еще не слишком поздно.

- Продолжайте смотреть, - ответил хозяин. - Дальше происходит еще более странное.

Внезапно тень маски выросла на влажной стене, вырисовываясь прямо перед нею, пока фигура внезапно не превратилась в скелет.

Черт побери.

Сински уставилась на полностью экипированного врачевателя чумы — завернутого в черный плащ и в леденящей крючковатой маске. Лекарь подошел прямо к камере, его маска заполонила весь экран, создавая ужасающий эффект.

«Самые жаркие уголки в аду, - прошептала она, - оставлены для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохранял нейтралитет.»

Сински почувствовала гусиную кожу у себя на шее. Это была та же самая цитата из записки, которую Зобрист оставил для нее на стойке авиакомпании, когда она ускользнула от него в Нью-Йорке год назад.

- Я знаю, - продолжал врачеватель чумы, - некоторые называют меня чудовищем. - Он сделал паузу, и Сински почувствовала, что его слова обращены к ней. - Знаю, есть такие, кто считает меня бессердечным зверем, скрывающимся под маской. - Он опять замолчал, подходя ближе к камере. - Но я не безлик и не бессердечен.

С этими словами Зобрист стянул с себя маску и опустил капюшон плаща, обнажив лицо. Сински оцепенела, уставившись на знакомые зелёные глаза, которые в последний раз видела в затемнённом офисе Совета по международным связям. На этом видео в его глазах были те же огонь и страсть, но сейчас в них было что-то ещё - дикий энтузиазм сумасшедшего.

- Меня зовут Бертран Зобрист, - сказал он, уставившись на камеру. - И это моё лицо, открытое всему миру. Что касается души… если бы я мог вынуть своё пламенное сердце, как Господь у Данте для его возлюбленной Беатриче, вы бы увидели, что меня переполняет любовь. Глубочайшая любовь. Ко всем вам. И более всего - к одному существу.