Марта отвечала в администрации палаццо Веккьо за все, что было связано с культурой и искусством, а потому взбиралась на эту лестницу бесчисленное множество раз, но теперь, на девятом месяце беременности, это давалось ей с большим трудом.
— А может, все-таки воспользуемся лифтом? — с тревогой спросил у нее Роберт Лэнгдон, кивая на маленький лифт поблизости, который недавно установили для посетителей с ограниченными возможностями.
Марта благодарно улыбнулась, но отрицательно покачала головой.
— Я же вчера говорила: доктор считает, что умеренные нагрузки полезны для ребенка. А кроме того, профессор, я знаю, что у вас клаустрофобия.
Услышав ее ответ, Лэнгдон почему-то слегка растерялся.
— Ах да, простите. Я и забыл, что сказал вам об этом.
Теперь растерялась Марта.
Прошлым вечером патологически тучный спутник Лэнгдона по прозвищу Дуомино предпочел подняться в музей на лифте, а Лэнгдон с Мартой выбрали лестницу. По дороге Лэнгдон в красках описал ей, как упал в детстве в заброшенный колодец, и признался, что с тех пор испытывает невыносимый страх в любом тесном помещении.
Сейчас младшая сестра Лэнгдона легко взбежала по ступеням — они только и успели что проводить глазами ее болтающийся белокурый хвостик, — а сам Лэнгдон с Мартой поднимались медленно, то и дело останавливаясь, чтобы Марта могла перевести дыхание.
— Странно, что вам захотелось снова посмотреть на эту маску, — сказала она. — По сравнению со всем остальным, что есть во Флоренции, не такая уж она интересная.
Лэнгдон уклончиво пожал плечами.
— Я просто Сиене хотел показать. Кстати, спасибо, что еще раз пустили нас в неурочное время.
— Пустяки.
Одной лэнгдоновской репутации уже хватило бы для того, чтобы вчера вечером открыть ему галерею, но поскольку с ним был еще и сам Дуомино, у Марты просто не оставалось выбора.
Иньяцио Бузони по прозванию Дуомино был крупным авторитетом во флорентийских культурных кругах. Много лет возглавлявший музей Опера-дель-Дуомо, Иньяцио курировал все вопросы, связанные с главной исторической достопримечательностью города — огромным собором с красным куполом, который всегда был на первом плане не только в панораме, но и в истории Флоренции. Горячая любовь к этому сооружению вкупе с весом почти в сто восемьдесят килограммов и постоянно красным лицом и заслужили ему прозвище Дуомино, что означает «маленький собор».
Марта понятия не имела, как Лэнгдон познакомился с Дуомино, однако прошлым вечером флорентиец позвонил ей и сказал, что хочет привести во дворец гостя, чтобы в тишине и без помех осмотреть посмертную маску Данте. Этот загадочный гость оказался прославленным американским символогом и искусствоведом Робертом Лэнгдоном, и Марта проводила друзей на галерею, гордая тем, что удостоилась чести принимать двух таких знаменитостей.
Теперь, одолев наконец все ступени, Марта уперла руки в бока и сделала пару глубоких вдохов. Сиена уже стояла у перил, оглядывая Зал Пятисот сверху.
— Моя любимая точка обзора, — немного отдышавшись, сообщила Марта. — Отсюда фрески выглядят совсем по-другому. Наверно, брат говорил вам о таинственном указании, которое спрятано вон там? — Она протянула руку.
Сиена азартно кивнула:
— «Cerca trova».
Марта украдкой посматривала на Лэнгдона, который тоже подошел к балюстраде. На свету, льющемся из окон мезонина, было видно, что он далеко не так импозантен, как прошлым вечером. Ей нравился его новый костюм, но ему самому не мешало бы побриться, да и вообще он выглядел бледным и усталым. Даже его волосы, вчера пышные и густые, сегодня были спутанными, как будто он не успел принять душ.
Опасаясь, что профессор заметит ее изучающий взгляд, Марта снова повернулась к фреске.
— Мы стоим почти прямо напротив этой надписи, — сказала она. — Если постараться, отсюда ее можно разглядеть и без бинокля.
Но сестру Лэнгдона это не слишком заинтриговало.
— Лучше расскажите мне о посмертной маске Данте. Почему она здесь, в палаццо Веккьо?
— Ответьте для начала, что вы знаете о Данте?
Симпатичная блондинка пожала плечами:
— Только то, чему учат в школе. Данте — итальянский поэт, прославившийся в первую очередь книгой «Божественная комедия», где он описал свое воображаемое путешествие в ад.