Инферно. Ад предателей

Беглецы пронырливо обскакали всю площадь и ближайшие переулки, рассыпав по обочинам жителей, и несколько раз разминулись друг с другом, чем ещё больше путали городовых. Данталион уже не оставлял шанса окружить себя и уносился от преследователей, едва те возникали в поле зрения.

А вот Ярослав не упускал возможности как следует поглумиться. Незаметно притормаживал коня, чтобы позволить себя нагнать, ухмылялся в лица, сноровисто изворачивался от отцепления в самый последний момент и издевательски хохотал, когда городовые слетали с коней или врезались друг в друга.

Он мчался во весь опор по безлюдной улице, возбуждённый, раззадоренный и страшно довольный собой. За одним из поворотов повстречался Данталион.

– Помашите, дядя, ручкой! – весело заверещал Ярослав и проскакал мимо.

Данталион не двинулся с места, и вскоре Ярослав понял, почему.

Квартирные дома в этом районе стояли вплотную, без единой арки или прохода между ними, и длинный переулок, смахивающий на один из узких коридоров лабиринта, привел в тупик.

– О-па!

Ярослав уставился на мусорный контейнер с разбросанными вокруг отходами. Развернулся было назад, но на его крик уже слетелись полицейские.

С десяток конных городовых ввалилось в тесный переулок, чем заблокировали единственный путь к отступлению.

– Слезть с коней, руки вверх! – завопил как потерпевший старший городовой.

Судя по растерзанному виду, он успел основательно покататься по земле и поплавать в мусоре, где наверняка потерял пистолет. Заслугой Данталиона никому не удалось сохранить огнестрельное оружие, и сейчас наготове полицейские держали кинжалы.

Ярослав поравнялся с вечным и почесал затылок.

– Что вы думаете, коллега?

– Похоже, нас загнали в тупик, – заметил Данталион.

– Да вы охренеть как наблюдательны!

– Повторяю – немедленно слезть с коней!

– Скажите, Ярослав Владимирович, какую позицию вы предпочитаете в ситуациях, так сказать, экстремальных?

Ярослав гоготнул.

– В любых ситуациях я предпочитаю позицию сверху.

Он не заметил, как драматург грустно улыбнулся.

– Странно. С вашим дерзким темпераментом я бы больше отнёс вас к любителям позиции «напролом».

– Последнее предупреждение! Сдавайтесь или мы применяем силу!

Натужившись, словно решая сложную головоломку, Ярослав всматривался в толпу полицейских, и лицо его скоро озарилось догадкой.

– А-а-а! – довольно протянул он.

– Что скажите, Ярослав Владимирович? Справитесь?

– Ха! Да что мне стоит дом построить?

Городовые крепко ухватились за поводья и кинжалы.

Драматург нежно погладил лошадь по шее, и та, взмахнув длинной шелковистой гривой, галопом помчалась на городовых.

Они надвигались друг на друга, один против десятерых. Ни Данталион, ни его лошадь нисколько не усомнились в своём намерении, а их противники уже выставили на готовность кинжалы.

И тут кобыла подогнула стройные ноги, оттолкнулась от булыжной дороги и буквально взмыла в воздух, воспарив над головами полицейских. Длинный плащ седока расправился по её бокам чёрными крыльями.

Пока полицейские, разинув рты, глазели на летящую лошадь, на таран попёр Ярослав. Раскидал городовых, как кегли, и умчался за приземлившемся союзником, громко вопя от удовольствия.

Они всё скакали и скакали по улицам, оставив преследователей глотать пыль. Мчались навстречу свободе мимо обременённых горожан. Ветер бил по лицам, но это были не пощёчины неизбежности и благоразумия, а благословение вольного духа.

Дома и кареты проносились почти с одной скоростью. Живые фигуры мелькали в глазах размытыми пятнами, одинаковыми, как осиновые листья. Одинаково и быстро, как годы и века, поколения и эпохи. Ветер. Скорость. И свобода. Никто. Никак. И никогда.

Кобыла Данталиона остановилась в тени высоких деревьев сквера. Ярослав пронёсся мимо, но вернулся к вечному, нехотя вырвавшись из эйфории в серую реальность.

– Сдаёмся, – мрачно сказал Данталион, и лошадь повернулась обратно. – Руслана поймали.

* * *

Сегодня в этом кабинете не стояла привычная атмосфера законопорядка. Никто не приносил уголовные дела и не вызывал на дознание очередного преступления. А всё потому, что в этот день дознаватель был погружён не в службу закону, а в личный траур.

Солнце уже почти зашло. Сквозь задёрнутые шторы в кабинет заглядывал предсумеречный свет. Старая лампа на рабочем столе освещала изображение игриво улыбающейся девушки в шляпке с белой вуалью. В руках в коротких перчатках она держала веер.

Это была одна из самых отвратительных работ известного художника. Дама на портрете была капризной, кокетливой и немного дерзкой. Избалованной светской львицей, какой всегда хотели видеть её окружающие. Но Жанна не была такой никогда. Она терпеть не могла эту нелепую шляпку и проклинала сетчатую вуаль. Словно в клетке одним глазом, – как-то проворчала она и сделала вид, что очень довольна обновкой.