Инферно Габриеля

Джулия, я хотел сказать вам это лично, но я не могу ждать. Я не могу ждать.

Клянусь, утром я не называл вас шлюхой. Само по себе это сравнение отвратительно. Я вообще не должен был его произносить. Но честное слово, я не называл вас шлюхой. Мне просто было очень неприятно видеть вас на коленях. Меня это… повергает в ужас, причем всякий раз. Вам должны поклоняться, вами должны восхищаться. Это не вы, а перед вами должны становиться на колени. Умоляю вас, Джулия, никогда не становитесь на колени. Ни перед кем и ни при каких обстоятельствах. Что бы вы сейчас обо мне ни думали, я говорю вам сущую правду.

Мне нужно было бы еще утром незамедлительно извиниться за слова Полины. Я уже разобрался с нею и тороплюсь передать вам ее извинения. Она сожалеет о сказанном. Мы с нею… у нас… (напряженное покашливание) не такие простые отношения. Конечно, вам до этого нет никакого дела. Вас удивило и рассердило другое: какое право имела она, не видя и не зная вас, позволять себе делать подобные выводы? Поверьте, к вам это не имеет никакого отношения, а выводы были сделаны на основе моего… прежнего поведения. И все равно я очень огорчен, что она вам это сказала. Больше такое не повторится. Обещаю.

Спасибо за приготовленный завтрак. (Долгое напряженное молчание.) Когда я увидел поднос, то сразу понял, что вы намеревались угостить меня завтраком. Не могу передать это словами, Джулия, но еще никто никогда ничего подобного для меня не делал. Никто. Ни Рейчел, ни друг, ни любовница, никто. Вы — это всегда добро, понимание и щедрость. А я — почти всегда… жестокость и эгоизм. (Прочищает горло…)

(Продолжает хриплым голосом.) Джулия, нам нужно поговорить о вашей записке. Сейчас она лежит у меня на ладони, и я ни за что с нею не расстанусь. Но есть ряд моментов… весьма серьезных моментов, которые я должен вам объяснить. О подобных вещах не говорят по телефону. Я безмерно сожалею, что так гадко, гнусно, мерзко и отвратительно вел себя с вами утром. Вина целиком лежит на мне, и я хочу ее исправить.

Джулия удалила и это сообщение, не сделав попыток сохранить его номер. Потом она выключила телефон и снова легла, усиленно стараясь прогнать из памяти Габриеля и его измученный голос.

Два дня подряд Джулия никуда не выходила из своей «хоббитовой норы». Она не вылезала из старых фланелевых пижам, услаждала себе слух громкой музыкой и перечитывала романы Александра Макколла-Смита.[20] Как хорошо, что она не поленилась захватить эти потрепанные книжки в мягких обложках. Больше всего ей нравились его истории о жителях Эдинбурга: веселые, остроумные, с налетом таинственности. Втайне Джулия призналась себе, что подустала от торжественности и эстетической изысканности Данте. Макколл-Смит умел так вкусно описывать еду, что ей захотелось настоящей шотландской овсянки с маслом, сахаром и молоком, эдинбургских бисквитов и сыра с синими прожилками (необязательно в такой последовательности).