Инферно (ЛП)

Нельзя отрицать, что Доминик Хантингтон горяч вплоть до того, что «мысли путаются», «коленки подкашиваются при виде него», «готова продать душу за один поцелуй». И меня влекло к нему с первой нашей встречи в баре «Всех Святых». Здесь всё просто и понятно. Но у него есть и другая сторона. Очень важная. Та, которую я ненавижу и желаю одновременно. Начиная с его наглых фразочек и заканчивая взглядов, полных обожания, которые я несколько раз ловила на себе.

Для меня он загадка, о которой дано ровно столько подсказок, что хочется узнать больше и больше. Он бросал мне вызов, бесил, доводил до истерики и ни разу не пытался исправить, потому что не считает нужным.

Для него я идеальна такой, какая я есть.

— Да, я могла бы полюбить тебя, — мой голос прозвучал едва ли громче шёпота.

Сложнее всего было заставлять себя ничего к нему не испытывать, подавлять чувства. Эта внутренняя борьба, одерживать победу в которой, с каждым днём становилось всё тяжелее. Сколько бы я ни отталкивала его, он каким-то образом только укреплял позиции в моём сердце.

— Полюбить тебя было бы очень легко, — призналась я и сразу же опустила глаза, осознав, что только что сказала.

Он приподнял мой подбородок, заставляя посмотреть на него. На его лице застыли тени и лунный свет — безупречное отражение его сущности тёмного ангела.

— Скажи это снова, — произнёс он.

Но мои губы не слушались. Признаться вслух один раз было уже чересчур для меня.

Сжав руки на моей талии, он мягко развернул меня и подтолкнул к двери. Мы уже не просто наедине в гостевой спальне. Мы одни в целой вселенной, и друг от друга нас отделяет лишь тонкая ткань одежды.

— Скажи это ещё раз. Прошу.

Мне бы не хватило никакой силы воли, чтобы отказать ему в этот момент. Не тогда, когда он смотрит таким взглядом, так жадно и уязвимо, стоя в опасной близости от меня.

— Я сказала, что это совсем несложно… полюбить тебя.

Глаза Доминика сверкали чем-то прекрасным и неземным, и моё сердцебиение участилось. Я боролась с желанием прижаться к нему сильнее.

Проводя костяшками по моей щеке, он смотрел на мою грудь, будто видел, как изменился ритм биения сердца, а затем снова поднял глаза на меня. Я накрыла сердце рукой, боясь, что оно проделает дыру в груди.

— Нет, не надо, — он отвёл мою руку в сторону. — Я живу ради этого звука, ангел.

Комната внезапно перевернулась вверх дном, и меня дико тянуло к нему: стать ещё ближе, упасть к нему в объятья и никогда больше не бороться с собой.

Всё зашло слишком далеко, и я не знаю, как из этого выбраться.

— Я же просила не говорить со мной так.

— Это выше моих сил, ангел.

— Ты опять это делаешь.

Уголок его губ приподнялся в кривой ухмылке, одной из самых притягательных, и моё сердце снова забилось как бешеное.

Это неправильно. Как же это неправильно…

— Пожалуйста, Доминик… Прекрати. Всё это нужно прекратить, — мой голос стал тоненьким и отчаянным, совсем не похожим на мой.

— Почему? — спросил он и затем нахмурился. — Мы ничего такого не сделали, ангел.

Формально нет, но мы явно балансируем на краю пропасти, из которой нет возврата.

— Ты не понимаешь, какой эффект это оказывает на меня, — в словах признания слышались нотки надлома, сокрушения. — Меня будто тянут в две разные стороны, и я вот-вот разорвусь.

Он насупил брови, вероятно, понимая, к чему я клоню. Или, может быть, ему причиняют боль мои страдания.

— Это не может так продолжаться. Я не могу так. Чувство вины пожирает меня заживо. Я не могу спать, не могу трезво мыслить, не могу принимать правильные решения. И если я всё на хер испорчу… Если Трейс умрёт из-за того, что я поддалась действию кровной связи и потеряла голову, то я никогда себя не прощу. И тебя.

Он молчит, обдумывая мои слова, после чего плотно закрывает глаза.

— Отпусти меня, Доминик. Пожалуйста.

— Я не знаю, как это сделать, ангел.

Да поможет нам Бог, потому что я тоже не знаю.

Честным признанием будет: да, у меня есть чувства к Доминику. Чувства, которые уже невозможно отрицать. Я не могу с уверенностью сказать, что всё это для меня значит, но и не хочу разбираться. Так или иначе, я не могу поддаваться Доминику всякий раз, когда он переходит в наступление.

Это нечестно по отношению к Трейсу. Равно как и к самому Доминику.

Вооружившись неоспоримыми правдами, я высвободила руки из его хватки и оттолкнула его от себя. И хотя для этого мне понадобилась вся моя выдержка, сердце знало, что так будет правильно.

Я ожидала от него какого-нибудь едкого ответа, или новых попыток соблазнения, или хотя бы того взгляда, которым он одаривает меня, когда первые два варианта не подходят. Но вместо этого он снова берёт мою ладонь и держит в своей, выводя большим пальцем маленькие кружочки на тыльной стороне.

— Думаю, ты уже знаешь о моих чувствах к тебе, ангел, и мне кажется, я знаю о твоих ко мне… Признаёшь ты их или нет. У тебя есть все основания оттолкнуть меня сейчас. Я постараюсь, насколько это возможно, принять твои доводы, как бы больно и тяжело это ни было.

Я опустила голову, чувствуя вину за то, что мучаю его, но он тут же поднял мой подбородок, чтобы я смотрела ему в глаза.