Инферно. Последние дни

Я взяла в офисе свое расписание и проглядела его, выясняя, какие курсы и ансамбли отсутствуют из-за недостаточного к ним интереса. Никакого курса барочных инструментов в этом году. Никакой группы джазовой импровизации. Никакого камерного хора? Это было, типа, странно. Но все плановые курсы в расписании присутствовали. В конце концов, по понятиям наших преподавателей, мы должны все четыре года изучать теорию и композицию, а утро было полностью отдано обязательным дисциплинам: английский, тригонометрия и неизбежная современная биология.

Поэтому только ко времени ланча я начала замечать, как многое на самом деле изменилось.

Кафетерий располагался в самом большом помещении школы. Он использовался так же, как концертный зал, потому что даже самые необычные частные школы типа «Джульярда» не могут занимать безграничное пространство в центре Манхэттена. Класс, где проходил третий и последний перед ланчем урок биологии, находился дверь в дверь с кафетерием, что открывало возможность оказаться среди первых в очереди. Войдя туда спустя десять секунд после звонка на ланч, я с удовольствием увидела массу незанятых столов. Знакомый мучнистый запах макарон с сыром, а la «Джульярд», одного из вполне сносных здешних кушаний, заставил меня улыбнуться.

Даже если «Системы» больше нет, приятно было вернуться обратно.

Набрав полный поднос, я огляделась в поисках кого-нибудь, к кому можно подсесть, в особенности к кому-то с полезными музыкальными навыками. Может, мы с Мосом когда-нибудь захотим пополнить группу музыкантами нового профиля.

И почти сразу же я заметила сидящую в одиночестве за угловым столом Эллен Бромович. Она была моих лет и фотличная виолончелистка, первое место в оркестре. В ранние годы учебы мы временно были лучшими подругами — пока не познакомились с кем-то еще.

Я села напротив нее. Виолончель — это круто, даже если про саму Эллен этого не скажешь. Да и никого более подходящего тут не было.

Она подняла взгляд от своих макарон с легким недоумением.

— Перл?

— Привет, Эллен.

Она вскинула брови.

— Не ожидала увидеть тебя здесь.

— Ну… — Я не была уверена, что точно она имеет в виду. — Мы какое-то время не виделись, и я просто подумала, почему бы не сказать тебе «привет!».

Она не отвечала, продолжая разглядывать меня.

— Как поживаешь? — спросила я.

— Интересный вопрос. — На ее лице возникла кривая улыбка. — Ну, теперь у тебя нет друзей, с кем сидеть за столом?

Я сглотнула, почувствовав себя более-менее не в своей тарелке.

— Нет. Остальные из «Нервной системы» были выпускниками. И твои друзья тоже закончили школу?

— Закончили школу? — Она покачала головой. — Нет. Но никто пока не вернулся.

— Не вернулся откуда?

— После лета.

Она оглядела кафетерий.

Здесь все еще было пустовато. И тихо, совсем не похоже на обычный для ланча хаос, который я помнила. Интересно, здесь всегда было так мирно и тихо или это просто еще один из тех маленьких сдвигов в восприятии, которые происходят после каникул?

Но на самом деле это не имело значения. Все вокруг кажется мельче с каждым годом, это можно понять. Но чтобы казалось более пустым?

— Ну, это было беспокойное лето, — сказала я. — Кризис санитарии, крысы и все такое прочее. Может, не все вернулись из Швейцарии — или куда там еще они сбежали.

Эллен покончила со своей порцией макарон с сыром.

— Мои друзья в Швейцарию на лето не ездят.

— Ох, и правда. — Я вспомнила, что студенты-стипендиаты всегда держатся вместе. — Ну, в Вермонт или куда там еще.

Она испустила еле заметный вздох.

— И все же это здорово — вернуться, правда? — спросила я.

Она прищурилась.

— Ты в удивительно хорошем настроении, В чем дело? Новый бойфренд или еще что-нибудь?

Я засмеялась.

— Никаких бойфрендов. Но да, я действительно счастлива. Погода, в конце концов, стала прохладнее, подземка на этой неделе работает, и я собрала новую группу. Все идет замечательно. И…

— И что?

— Ну, может, появится мальчик. Правда, пока я не уверена, что это хорошая идея.

Я почувствовала, как лицо расплывается в глупой улыбке.

Поистине, я вовсе не была уверена, что это хорошая идея, но, по крайней мере, мутный осадок из наших взаимоотношений с Мосом, в конце концов, исчез.

С возникновением группы всякое чувство обиды покинуло его. Он никогда больше не выражал недовольства по поводу наших ранних воскресных репетиций, просто демонстрировал готовность играть. Такой Мос был изумителен — как бы выразилась мама, очарователен, — полностью сосредотачиваясь во время игры, напряженно слушая остальных.

Ну, я временами и воображала, что эту сосредоточенность можно свести только к нам двоим, что мне удастся воздействовать на нее в каких-то других направлениях. И когда я писала песни в спальне, мне приходилось напоминать себе, что это не круто — особые отношения между товарищами по группе.

Марк и Минерва продемонстрировали мне, сколько неприятностей это может причинить. Я слышала, что за лето он полностью сломался. Еще бы! Должно быть, это трудно — потерять в — один и тот же день и девушку, и группу.