Инфильтрация

У «Волги», присев на передок, курил крепкий русоволосый мужик чуть за сорок, с жестким, но располагающим к доверию слегка курносым лицом.

— Дядя Вадим! — Тома, пританцовывая, горделиво тряхнула букетом.

— О… — Он поднялся, поворачиваясь нам навстречу, щелчком откинул на обочину почти докуренную сигарету и протянул руку. Пожатие было ожидаемо крепким.

— Андрей, — кивнул я, представляясь.

— Это ты знатно выступил, — указал дядя подбородком на букет и, опускаясь за руль, поинтересовался: — Родители так много получают?

Ну да, закономерно. Мажор в джинсах клеится к племяннице. Сейчас мне будут прилюдно подрезать крылья.

Я пропустил девушек на заднее сиденье, сел третьим и максимально нейтрально отрапортовал:

— Отец — подполковник, мама — библиотекарь. Родни в торговле и сфере обслуживания нет.

Он завел мотор и, вырулив на дорогу, уточнил с иронией:

— Ага, значит, машину у булочной по утрам разгружаешь? Вагоны на овощебазе для тебя пока тяжеловаты.

— Дядя! — Тома, словно защищая, накрыла мою ладонь.

Я обрадованно переплел наши пальцы и улыбнулся:

— Можно и головой работать.

— Да? — продолжил ехидничать родственник. — Научишь?

Достал. Я так тоже могу.

— Да вы уже ученый. — Я чуть наклонился и мягко провел свободной ладонью по спинке переднего сиденья «Волги». — Ученого учить — только портить.

Он хмыкнул и, на удивление, промолчал.

— Суждены нам благие порывы, — извиняясь за это бодание, негромко пробормотал я Томе, откинувшись назад. — Да! Подарок-то я и забыл! С днем рождения! — Достал из сумки здоровенный набор голландских фломастеров.

Дядя попытался углядеть подарок в зеркальце, но я, зловредно улыбнувшись, опустил его пониже.

Глаза Томы блаженно замерцали, и я понял, что, будь мы одни… Но мы были, к сожалению, не одни, и все ограничилось благодарным поглаживанием по предплечью, а потом девушки восторженно защебетали, сравнивая цвета.

Машина, сбавив скорость, свернула в кое-как присыпанный гравием проулок, потряслась метров сто на ямках, миновала колодец и заехала в распахнутые ворота. Мы вышли, я огляделся. Довольно большой участок, вокруг — низенький хлипкий забор, по периметру еще голые кусты малины и смородины, ближе к даче — довольно большой огород. Сам дом невелик: одноэтажный, деревянный, давно не крашенный, под высокой двускатной крышей с кирпичной трубой, небольшие низкие окна в мелкую расстекловку… Ничего необычного.

С веранды, пристально меня разглядывая, спускается стройная красивая женщина. Я с восхищением посмотрел на нее, на Тому, обратно на женщину и испытал острое сожаление по поводу отсутствия еще одного букета. Остановил взгляд на Томе, безнадежно махнул рукой и протянул:

— А, согласен…

Тома густо залилась краской и спряталась за букет. Ее мама, а это однозначно была она, слишком велико сходство, звонко засмеялась:

— Томик, а ты не говорила, что он мелкий подхалим.

— Ну уж мелкий, — делано обиделся я. — К осени вытянусь.

— Раз согласен, — усмехнулась мама, — приезжай через две недели картошку сажать.

— Да запросто, — согласился я, не задумываясь. — Сейчас вот только проверю еще, как в этом доме кормят.

Сзади гулко захохотал дядя Вадим.

Конечно, никакой вазы под стебли такого размера не нашлось, поэтому, чуть обрезав, розы разместили в оцинкованном ведре, в котором обычно держат колодезную воду, и поставили на невысокую этажерку. Яркое облако начавших распускаться бутонов парило, притягивая взгляды, чуть в стороне от стола.

Праздновали всей большой семьей, аж в четыре поколения, дружно. Со стороны было всего трое. Яся, которая, как оказалось, сидела рядом с Томой на горшке еще в яслях и участвовала во всех ее днях рождениях за последние десять лет, и два новичка — я и, как недовольно называла ее бабушка, «Варька з Шепiтовки», которую зачем-то приволок с собой дядя Вадим. Из обрывков услышанных разговоров — а эту тему, недовольно шипя, негромко обсуждали по углам — я понял, что он уже пару лет шефствует над этой комсомольской активисткой и сейчас как раз удачно пропихнул ее в обком комсомола.

Услышав «Шепетовка», я вздрогнул и некоторое время исподтишка изучал эту Варьку, за что даже заработал предупредительный тычок локтем в бок от Томы. Нет, в этой обкомовской работнице ничего от сверхъестественной сущности не наблюдается. Акула обыкновенная. Я бы на месте Вадима был крайне осторожен — не задумываясь пережует, кости выплюнет и поплывет дальше. Но этот тертый жизнью мужик, похоже, испытывал на ее счет какие-то иллюзии, которые Варька умело поддерживала. Нет, она не ластилась, не кидала своими коровьими глазами томные взгляды и вообще не использовала эти обычные женские штучки. Вместо этого она время от времени смотрела на него снизу вверх взглядом преданного бультерьера, привычно проверяющего, нет ли у хозяина нужды кого-нибудь исполнить. Томин отец, добродушный, чуть рыхловатый, начинающий лысеть доцент института железнодорожного транспорта, непроизвольно ежился всякий раз, когда Варька, заливисто хохоча или что-то живо рассказывая, вскользь проводила по нему холодным взглядом политического терминатора.