Информационная война и геополитика

«Я должен признаться, что президент Вильсон обладал чрезвычайно узким кругозором… Невозможно понять его характер и политику, если мы не примем во внимание фанатический мистицизм, который искажает и портит его обычно академический способ мышления. Его инфантильная вера в число «13» — симптом мистицизма, который порою принимал почти что патологический характер… Иногда он был убежден, что миллиарды глаз мира смотрят на него как на пророка, появившегося на Западе, как на избранного самим Богом индивидуума, который даст миру новое откровение и новый мировой порядок. Вильсон был одержим навязчивой идеей. Он глубоко верил, подобно Марату в прошлом, что он воплощение «La volonte generale» («общей воли мира»). Он был одержим убеждением, что Лига Наций — его богооткровение… Но, к несчастью для «пророка» Белого дома, Париж далеко не был городом Дельфы прошлого (в Древней Греции Дельфы — город Дельфийского оракула. — Прим. авт.), и когда его просили истолковать свои идеи, наш оракул чаще всего отделывался совершенно поверхностными суждениями, граничившими с замешательством и плохим умственным пищеварением. Короче говоря, вильсонизм «протекал» и корабль, на который мы взошли с таким доверием, оседал килем вниз ко дну».

Гарольд Никольсон дальше замечает: «Я признаюсь, конечно, что в течение нескольких недель после высказывания Вильсона о «моральных императивах человеческой совести» эти размашистые слова ни для кого особенно убедительно не звучали. Я признаюсь, что Вильсон как пророк — типично американский пророк и вся его философия была применима единственно в прямой пропорции к американской мощи в Западном полушарии. Сверх того, я прекрасно сознавал, что в его словоизлияниях был легкий оттенок евангелизма, привкус методистской надменности и высокомерия и более чем привкус пресвитерианского честолюбия и тщеславия. «США не стремятся к мировому господству, — написал Вильсон в 1914 году, — США стремятся зажечь свет, которого мир никогда прежде не видел, — свет свободы, принципов и справедливости». Меня, конечно, не приводила в замешательство библейская суть речи принстонского «Спасителя» этого грешного мира, — пишет Никольсон. — Я даже не чувствовал глубокого отчуждения в январе 1917 года от диктаторского, почти теократического тона, который все сильнее и настойчивее начинал проявляться в нравоучительности и дидактизме Принстона (Вильсон являлся профессором Принстонского университета. — Прим. авт.). «Вот именно здесь, — я читал дальше в статье Вильсона, — заложены принципы будущего. Это — американские принципы, американская политика. Никаких других принципов мы не придерживаемся. Это принципы всего человечества, и они должны восторжествовать». Вильсон не был философом, он был всего лишь пророком — американским», — замечает Никольсон с глубоким сарказмом.

* * *

В Вашингтоне создали ортодоксальную политическую теологию американского владычества, которая в своей ортодоксальности и догматизме далеко превзошла ортодоксальность и догматичность католической церкви в прошлом. Доводы и аргументы Вильсона — не что иное, как reduction ad absurdum — иными словами, аргумент настолько аморален и опасен, что он опровергает сам себя.

Следует заметить, что идеология американского универсализма, оформленная во время президентства Вильсона в платформу мирового экспансионизма США, позднее, к периоду окончания Второй мировой войны, приняла некоторые новые облики: американское столетие, американская демократия против советского тоталитаризма и т. п., а теперь, в период после распада Советского Союза, облик Нового Мирового Порядка.

Традиционными для внешней политики США в исторической перспективе были планы, вынашиваемые еще со времени окончания Первой мировой войны, об установлении американского господства на Кавказе и в Сибири. Геополитической целью США уже с конца XIX века была аннексия Сибири и Кавказа и превращение оставшегося обрубка России в колонию, сохраняющую только видимость независимости. Эти планы и стали стержнем внешней политики Вильсона в отношении Советской России.

США намеревались распространить свою доктрину Монро на Советскую Россию, расчленив и подчинив себе страну. В этих планах сказалось то же влияние геополитических теорий Хальфорда Маккиндера, считавшего, что та страна, которая установит господство над центральной частью Евразии, занимаемой Россией и называемой им Heartland — «сердцевиной континента», установит и господство над всем миром. Уже до окончания Первой мировой войны президент Вильсон создал государственную комиссию по геополитике «Расследование», ведущую роль в которой занял Исайя Боуман. Боуман и разработал принципиальные геополитические установки расчленения Советской России, которые были концептуализированы в тайных комментариях к «14 пунктам» Вильсона, о которых ниже.

В полном соответствии с геополитическими идеями Xальфорда Маккиндера, Исайи Боумана и со своими целями установления мирового господства Вашингтон начертал планы установления своей гегемонии в Евразии.