Инга

В городе она ушла на рынок, побродила по овощным и тряпочным рядам. Заглянула в секонд-хенд, раздумывая, и ушла, стесняясь копаться в огромных сетчатых контейнерах. Купила в киоске пакет сахару и пачку молотого кофе. И, пересчитав оставшиеся бумажки, решила отпраздновать день мороженым в вазочке. Как курортная дамочка, посидеть на набережной, лениво разглядывая море с парусами и катерочками.

На просторной летней террасе, увешанной хлопающими на ветру занавесями, села за крайний столик, боком к шумным компаниям, и медленно ела политое сиропом мягкое от жары мороженое, очень вкусное.

Столик неподалеку занимала толпа полуодетых девочек, завернутых в прозрачные парео поверх модных купальников. Шумные нагловатые парни, обращались к ним с неприятными интонациями уверенных в себе самцов. Подшучивали, громко смеясь, лапали плечи и колени. Девчонки радостно визжали в ответ, с готовностью валясь на мускулистые накачанные груди.

Вдруг закричали приветственно, замахали руками куда-то за Ингину спину, где от пляжа выходила на террасу витая лесенка. И замолчали, уставясь на нее, Ингу, с любопытством. Она положила ложку на салфетку, стесненно поворачиваясь. И вздрогнула. Видно, поднявшись от пляжа, за ее стол вольно присел Ромалэ, улыбаясь и ползая глазами по глубокому вырезу синего платья.

— А я думаю, кто это у нас тут сидит, мороженое кушает. А это Михайлова наша сидит. Привет, кисанька.

— Чего тебе? — у нее тоскливо пересохло во рту.

— Невежливая какая. Я поздоровался.

Он был в плавках, черных, блестящих как тюленья кожа, обтягивающих мускулистые бедра. И в распахнутой цветной рубашке. Вертел в руках очки-капли с зеркальными стеклами.

— Привет. И пока.

Глядя, как она встает, сказал тихо:

— Не кипишуй, сядь. Новости есть, от Сереги.

— Ромчик! — укоризненно закричала одна из девочек, отпихивая соседа, — Ром-чик!

Инга медленно села снова. Тот махнул в сторону компании, и девочка обиженно замолчала.

— Не именно от него. А про него. Помнишь, я говорил, насчет своего дядьки?

— Да…

Ром положил очки и наклонился над столом, сказал негромко:

— Не знаю, говорил тебе твой Ромео или нет, но трешка ему светит, к гадалке не ходи. Я узнавал. Так что, если увидишь, передай, чтоб сюда и близко не совался. Поняла?

— А тебе-то что? Почему такой вдруг заботливый?

Ромалэ откинулся, вытягивая ноги в импортных шлепках на толстой подошве. Тронул под столом Ингину ногу, и та резко отодвинула ее. Парень ухмыльнулся.

— Ишь. Прям, охота за локти взять, чтоб не брыкалась. Шучу. Рассказываю. Во-первых, если твой Горчичник не сядет, я с него поимею хороший навар. Еще осенних два месяца, да и лето ж не последнее. А во-вторых…

Он замолчал, и снова мягким движением взял со стола очки, играя дужками, раскрывал и складывал их тонкими пальцами.

— Во… вторых… Интересно мне тебя заломать, Инга Михайлова. Не так, чтоб под водочку, и не так, чтоб кто за руки тебя держал, пока я. А чтоб сама. Сильно ты меня зацепила. Знаешь чем? Не красотой, хотя девка ты видная, редко таких сейчас. А вот тем, как ты его сильно любишь.

— Так не тебя же? — со злостью удивилась Инга, — тебе какой толк с моей любви?

— Пока не меня, — согласился тот, — но все ж меняется. Ну, будешь тут одна бродить, ждать своего Ромео. Ну, прискачет он пару раз к тебе ночкой, в коечке поваляться. И дальше что? Что тебе с него, а? Так и будете — ты сидишь, как пень, а Горчик твой от ментов прячется? А я на втором курсе в универе. Осенью батя машину мне купит. Обещал. И к тебе я — по-человечески. Прикинь, Михайлова, уведешь у всех Ромчика. Твой буду. Помнишь, какой я?

Он надел очки и поднял их на лоб. Положил на стол руки ладонями вверх. В тихом голосе бархатно тек угрожающий мед.

— Ведь помнишь? И весь буду твой. Ты даже не представляешь, девочка, как я могу и что. Если захочу тебя. Сделать счастливой.

— Ты? — она рассмеялась. И руки Рома медленно сжались в кулаки.

— Ты извини. Я не знаю, чего ты хочешь, на самом деле. Но мне не надо. Ничего от тебя не надо. Я пойду.

— Сиди. Сам пойду.

Встал и, обойдя стол, вдруг наклонился, беря ее за плечо и быстро целуя в макушку. И не успела она дернуться, уже шел к своим, помахивая рукой навстречу радостным крикам.

Инга поднялась, хватая корзинку, прижала ее к боку. Закусывая губу, ничего не видя от бешенства, быстро застучала подошвами по узким витым ступеням.

Через два ресторанчика, на каменном пирсе, куда швартовались яхты, сидели на ящиках Валька Сапог и Мишка Перечник. Валька, подпрыгивая, сопел, и наконец, схватил протянутый Мишкой бинокль. Прижал к глазу.

— Та все уже, — сказал Мишка, откидываясь на гору сетей, — ушла.

— Но ты видел? Видел же? Как она с Ромом?

— Та видел, — неохотно ответил Мишка. Сплюнул на бетон.

— Мне когда пацаны сказали, ну я ж думаю, а чо, она же вроде Серегина телка. А тут. Я грю, та пиздите вы. А мне Хочка ржет, грит, ага, тока сам Ромалэ уже сто раз говорил, как они с ней. Рассказывал, жопа у ней, ух, а дойки, и чего любит, вот чтоб он рукой…

— Та Ром тебе скажет. У него язык шо помело.