Инга. Мир

- Не. Почитаешь там дальше. Суть такая. Что, значит, в каждой женщине, независимо, возраст или килограммы, в ней есть эта. Такая вот, как ты на обложке. Девственная жаркая дева. И ее надо вспомнить и в себе пробудить. Вот Петр и пробуждает. Я даже хотела поездить зимой-то на курсы, но не успела. И сразу купила семинар, летний. Потому что Танька рассказывала, учение о прикосновении, это как раз летние практики, чтоб сразу и освобождение от оков.

Инга выставила перед собой ладонь.

- Да подожди ты. Значит, он сейчас не художник? Он теперь этот, гуру, что ли?

- Почему не художник, - обиделась Виолка, - вот смотри, в этой рекламке, это ж все репродукции. Ты не врубилась да? Инга, у него выставки, с картинами. Кругом на них ты. Вот это, что смотришь, оно висит там, в галереях, и народ валом прет, всем нравится.

Виолкин палец уперся в бедра смуглой красавицы, что сидела на камушке в позе Аленушки, опустив к воде прекрасную ножку. Красиво держа красивые руки, расчесывала черные волосы золотым гребнем.

- Картины, - подавленно повторила Инга, - это - картины... Черт и черт. Это - картины? Висят?

- Ну да. А чего? Смотри, прелесть какая! А прикинь, оно на всю стену, а? Покупают хорошо, между прочим. Конечно, ты тут молоденькая совсем и как это - с художественным видением срисована. Если б я фотку Каменева не увидала, я б тебя не узнала на картинах-то, извини.

- Еще бы...

- Но когда его увидела, уй, думаю, бля! Та это ж наша Инга Михайлова! Слу-у-шай, я вот чего подумала, насчет прикосновений, это он про тебя пишет, да? Ты почитай, и мне потом скажешь, ладно?

- Хорошо Лебедев старый был.

- Что?

Инга пальцем отодвинула смуглую красавицу.

- Учитель его. Лебедев. Петр жаловался, что тот его гнобит и ругает. Думаю, помер, царство ему небесное, хорошо, раньше, чем это вот.

- Скажите, какие мы мадонны, - обиделась за Каменева Виола, - а мне нравится. Думала - обрадуешься. И вообще хотела тебя позвать. Прикинь, явление атернум вирджинити народу, а? Хотя, в жизни ты вовсе не такая, как на картинах его.

- И, слава Богу, Виол.

Солнце уже село, и над столом в зелени абрикоса зажглась лампочка в жестяном абажурчике. Заныли у лица комары.

- Ма-ам, - требовательно позвала от калитки вернувшаяся Ташка, - а что, тут даже дискотеки никакой нету?

Инга, дернувшись, свалила буклеты в раскрытый пакет, сунула его под стол.

- Фу, я думала, Вива из города вернулась.

- Потерпишь, - ответила дочери Виолка, - через два дня будем на Казантипе, там тебе сто тыщ дискотек.

Ташка подошла и села, надувая губу. Шлепнула на плече комара.

- Сейчас сядем, все вместе, - сказала Инга, - на террасе, поужинаем. Оттуда пролив виден, корабли с огнями. И переправа. А завтра, хотите, в город поедем, или тут покупаетесь, первый загар, то се.

Девочка хмыкнула, вытягивая под желтый свет блестящие руки.

- У нас первый с марта, в солярии, - гордо сказала Виолка, - там теперь на каждом углу солярии, и недорого. Очень удобно. Я вот...

- А Олег будет? - перебила ее дочь.

- Так он уехал, - удивилась Инга, - а, я не сказала. Он тоже будет в Щелкине, у них дискотека своя, на тестировании, передвижная. Сегодня умчался.

Ташка встала, взяла со стола планшет. Сказала скучно:

- Я в комнате пока. Кино посмотрю.

И ушла, уткнув круглое лицо в мерцающий экран.

- Та радибога, - напутствовала ее мать.

Потом они с Ингой неспешно готовили ужин в летней кухне, Инга жарила картошку, подсовывая Виолке зелень и овощи, а та, размахивая ножом, иногда стукала по пучку петрушки на разделочной доске и снова уставляла его лезвием в потолок.