Инга. Мир

— Кажется, она была когда-то зеленой? — раздумчиво предположила Вива, трогая пыльный багажник.

— Как была? — обиделся Саныч, — она и есть, аквамарин называется.

— Значит, сперва вымой свою красавицу, а после уже поглядим, — решила Вива, — а я пока отдохну, набегалась по верхам, как девчонка.

За сто километров от новой игрушки Саныча Инга вернулась к дому, и села рядом с Сережей, напротив Гордея, привычно кинувшего корявые лапы на серую выскобленную столешницу. Переводила глаза с его старых рук на внимательное, строгое лицо своего мужчины. И вдруг поняла. Тихо мысленно засмеялась. Там, на диком безлюдном пляже, что остался в прошлом, есть стела, на которой — большой Иван и его жена Лика, поющая чудесные мелодии. И вот сидит и смотрит, на руки старика, положенные на стол. Когда-нибудь, он нарисует и тебя, Михайлова, тыщу раз. Но сейчас видит только эти руки.

И то, что она прочитала в нем это, сделало ее вдруг счастливой, несмотря на все страхи и переживания. Он больше, чем просто любимый, ее красивый худой мужчина с крепкими плечами и таким, как у мальчишки, впалым животом. Ничего не растерял, сберег, и, наверное, оно еще выросло, конечно, выросло, ведь она видела фотографии. Какое счастье.

— Нам пора, — сказал Горчик, — автобус скоро.

— Сидите, — велел старик, не двигаясь, — будет вам транспорт.

Поднял коричневое, иссеченное сухими морщинами лицо к шиферной крыше. Там, над чердачком, торчал тонкий короткий флагшток и на нем, а не было раньше, трепыхался порванный с краю цветной лоскут линялого старого ситца.

Сережа пристально смотрел на старое лицо. Переводил взгляд на широкие плечи, вольно опущенные, на локти и узловатые пальцы. Прикрыл глаза и снова открыл их, глядя и запоминая.

На крыльце стояли уже сложенные рюкзаки.

— Гордей, — сказала Инга, — ты приедешь к нам? В гости. Мы как без тебя, а Гордей?

— Чего ж без меня. Я тут. Всегда. Сами вот и вертайтесь. У меня тута свои, квартирантов не бывает.

— Я думала, ты к нам. Мы тебе покажем город. И степь. Пролив еще. Саныч купил старую машину, на ходу, везде покатает.

Гордей покачал головой. Выпрямился, кидая под стол длинную ногу.

— Та. Чего смотреть. Мне и тут хорошо. Димка вот ездиит, и отец его. Как схотите, вертайтесь.

Повернулся на знакомый мерный шум мотора. За низкими проволочными воротами мягко чмокнула дверца. И по тропинке к столу быстро пошла женщина средних лет, в простом ситцевом платьишке, босая. Только тщательная стрижка, да сверкающий маникюр рассказали о том, что терпеливый шофер Арно привез все ту же Таню.

— Транспорт вам, — доложил Гордей, когда Таня села рядом с ним. Засмеялась смущенно, поправляя оборочку на вырезе платья.

— Я, наверное, совсем глупо, да? Выгляжу. Гордей, ты же сказал, никогда больше.

Она махнула рукой на флажок. Тот гордо полоскался в мареве, показывая красные маки по синему полю.

— Та я не себе, — сурово сказал старик, — дитям вот. Им надо. Вы идите, к машине. Мы сейчас.

Горчик у дома взял сумку и Ингин рюкзак. Уходя по тропинке, сказал ей вполголоса:

— Дитям, ляля. Ты понимаешь? Это мы.

За их спинами плакала Таня в ситцевом платье. И тихо что-то говорил высокий мосластый черт Косолыгин. Инга шла, улетая в чужое прошлое, где поднимался над старым, уже тогда старым домом смешной флажок, и Таня, оставив, наверное, маленькую дочку бабушке, бежала огородами к прекрасному, будто вырезанному из темного обожженного солнцем дерева, другу своего отца, любимому Гордею. А теперь у нее свой шофер, своя машина, муж по имени Кристоф и сильный французский акцент. Так вот…

Может быть, лежали они на той самой кровати с продавленной сеткой, и для них положены были доски под ней.

— О-о-о, — сказала Инга шепотом, чтоб дойти и не сесть на грядки, опираясь руками, не заплакать, в невыносимом восхищении от красоты мира, от его непрерывности и торжественности бытия.

Рядом с машиной Горчик обнял ее за плечи, тыкнулся губами к уху:

— Флажок-то из того же ситца. Вот черти. Ты чего дрожишь губами?

— О-о-о, — шепотом объяснила ему Инга. И он засмеялся, поняв.

Гордей с Таней пришли следом, попрощаться. Старик подумал и, приподняв Ингу, поцеловал в щеку сухими губами. Поставил снова. Повернулся к Горчику, протягивая торжественную руку. Женщина Таня, подойдя ближе, вдруг сказала негромко Инге:

— Вы его, деточка, берегите. А то отберут.

— Я? — Инга растерялась, — ну… да. Как?

— Как умеете, — та засмеялась и сказала Арно несколько иностранных слов, показывая на дорогу и на дом.

Они уезжали, и сидя в мягчайшем кондиционированном салоне, Горчик сказал:

— Надо бы его попросить, чтоб медленно ехал, и обратно тоже. Ты знаешь французский, ляля моя?

— Нет. Жалко.

— Медам говорила, — отозвался на ломаном русском Арно, — я без скорости.