Инга. Общий файл

От вопроса ему кажется, что она совсем маленькая. Черный пузырь на ножках, цепляется за руку и смотрит снизу, спрашивает, чтоб дальше жить и верить в его ответ.

- Да, моя ляпушка. Правда. Приеду.

Она вздыхает и открывает глаза. И тут поезд дергается, лязгает своими непонятными внизу железками.

- Я люблю тебя, - испуганно говорит она, торопясь. И отпускает его руку.

Сережа идет по проходу, оглядываясь. Одна в вагоне, да что за черт такой, бросает ее тут - одну, на этих лавках. И он говорит громко, чтоб перекричать лязги и проснувшийся квакающий динамик:

- Я еще тебя ж нарисую. Сто раз. Тыщу. Надоест еще, Михайлова. Я надоем.

- Нет.

Инга спит, и в еле зыблящемся рассвете видно - улыбается во сне. Потому что этого, что там случилось, уже никогда не будет, вместо нее, сидящей в вагоне, до крыши налитом горячим солнечным светом, будет другая Инга - в узкой комнате, где в старых бутылках стоит полынь и пахнет так, что сносит голову. Две головы. Рядом на одной подушке.

***

Четверг оказался самым прекрасным днем. Весь четверг Инга верила - он приедет, конечно, приедет. Потому можно петь, раскатывая коржи на домашний торт, и танцевать в комнате перед зеркалом, разглядывая себя, такую красивую, оказывается. А еще побежать на маленькую площадь, где сидят бабки с кошелками домашних яиц и горками свежего творога в полотняных салфетках. Огромный четверг - добрый и радостный. В нем хватило времени даже на задуманный поход к верхним полянам, откуда Инга принесла охапки полыни и цветов. А свежие простыни в пакете и пару фонариков она уже утащила в их с Сережей комнату, еще вечером во вторник.

Счастливая, легла спать. И проснулась на рассвете, вытирая мокрые от слез щеки. Села, закусывая дрожащую губу. А вдруг он не сможет? Он бы наверно, позвонил. Или передал что через Мишку. У Мишки есть телефон, у него отец инвалид и поставили давно, без очереди. Сережа позвонил бы и сказал, ты ей передай, все остается в силе, понял, Перец? Но Мишка молчит, два раза она его видела и он, глянув издалека быстро, отворачивался.

Через открытое окно было слышно, как на веранде тихо разговаривают Вива и Саныч.

Инга повалилась на живот, суя руки под подушку. День рождения. Надо выходить и улыбаться, слушать поздравления, подставлять Санычу щеку. Потом Вива побежит на работу, а Инга отпросилась. Ну и глупая, надо было до шести вечера пахать там, готовя склоны к посадкам. Теперь как дожить до ночи?

- Удивляюсь я вам, - говорил вполголоса Саныч, звякая ложечкой в кружке, - то ваши, конечно, дела, Вика. Я ж не говорю, что плохо. Просто вот, совсем не так. Не как у всех.

Инга подняла голову с подушки. Спрыгнула с кровати и ушла к узкому оконцу, что выходило на угол дома, почти на веранду. Села на стул и стала слушать, положив руки на подоконник, и на них голову.

- А мы и не такие, как все, Саша, - легко отозвалась Вива, - подумай сам. Любая девчонка больше свободы имеет, чем моя Инга. Потому что наврет и глазом не моргнет. Скажет, ой, ба, я у подружки переночую. Так?

- Ну... так.

- И таких "ой" у них сто штук лет с пятнадцати бывает. Я сама врала вдохновенно, когда школу прогуливала, бежала вместо уроков к Зойкиному отцу. Да не супь брови, то было уж почти сорок лет тому.

- Сорок. Сказала тоже.

- Ладно, поменьше. И Зойка мне врала, когда на свиданки бегала. А эта бедная, ей как жить? Что ни сделает, все я про нее знаю. Потому, когда молчит, я уж не спрашиваю. Пусть будет у девочки такая же жизнь, как у прочих девчонок.

- Ну... оно б может лучше, чтоб другая, - Саныч вздохнул и шумно отпил чаю, стукнул кружкой о стол.

Инга заулыбалась, вытирая мокрую щеку об руку.

- Да и так другая. Еще подумай. Знаю я все равно больше, чем прочие мамки-бабки. И могу хоть чего посоветовать. Другое дело, ей мои советы как мертвому припарки, но мало ли, хоть что в голове застрянет.

- А вот у морских коньков, - провозгласил Саныч, - у них, между прочим, самец, ну отец, значит, мальков таскает в животе! А после они снова вылупляются.

- Очень грамотно, - согласилась Вива, - еще налить?

- Так с пирогом бы...

- Без именинницы нельзя.

Инга встала и ушла к зеркалу, расчесаться. Надо идти, подкрепить людей тортом, а то Вива уморит бедного Саныча душевными разговорами, а он ее - морскими рассказами.

Подумав, надела тонкое белое платье с ажурной вышивкой на груди и по широкому подолу. И, покусав губы, вышла, расправляя плечи. Ладно. Привет тебе, пятница. Сложись, пожалуйста, для меня хорошо. Нет, чудесно!

В тот вечер, когда заканчивался счастливый четверг Инги, Ромалэ сидел на террасе маленького ресторанчика в Оленевке. Вернее, в нескольких километрах от села, в туристической зоне рядом со скалами Атлеша.