Инга. Общий файл

- Ну... да...

- Почему?

Кулаки мальчика сжались. И снова разжались, обхватывая коричневыми пальцами блестящие колени. Он уже почти стал говорить, такое обоим привычное - дура ты Михайлова, совсем дура да, не понимаешь что ли... и, падая в отчаяние, понял, скажет все до конца, не остановится, скажет, да люблю я тебя, Михайлова... давно уже люблю. И как ей потом? Какая дружба? Она не из тех телок, что за собой таскают влюбленных пацанов, хвастаются. Хрен он ее потом увидит... И тут же, с облегчением вспоминая ее недавнее сердито-недоуменное признание, сказал другую правду:

- Потому что ревную. Ты же ревнуешь меня, к девкам местным.

- А... - Инга кивнула, обдумывая слова, - точно. Я понимаю. А я думала, ну вдруг ты его ненавидишь, за то, что красивый и талантливый. И из Москвы. Чего? Ты чего ржешь, Горчик? Не поняла?

- Дура ты, Михайлова! - закричал мальчик, и чайки внизу из горошин превратились в белые щепочки, замельтешили испуганно и снова стали садиться, убирая крылья.

- Ты Горчик, совсем дурак, - с упреком ответила Инга, валясь на полотенце спиной и тоже смеясь. Смотрела на совсем реденькие облака, бывшие тучки, улыбалась Серегиному лицу, что вплыло в небо и стало над ней - большим и серьезным.

- Я тебе клянусь, Михайлова, что никого у меня не будет, никаких Танек, пока ты под клятвой. А если нарушу, пусть убьюсь нахер со скалы, когда прыгаю.

Он сказал это быстро, в один выдох, а она все еще смеялась, но уже тише. И когда его лицо качнулось ниже, замолчала и толкнула его в плечо. Села, пихая в бок, чтоб откачнулся.

- Ну, какой же ты! Зачем? Ты разве понимаешь, как оно под клятвой? Дурак! Ду-рак! Ну, вот как, - она огляделась беспомощно, не зная, с чем сравнить Горчикову дурость.

И махнула рукой, сердито сжав губы.

Теперь на спину повалился он, раскинул руки, вольно вздыхая.

- А уже поклялся. Все, проехали.

- Убила бы, - Инга, не отрываясь, глядела сверху в мягкое лицо с прикрытыми глазами. На рот, красивый, неяркий, с четкими губами, чуть раскрытыми посередке. У Петра губы красные, будто немножко мокрые всегда, и это не так чтоб красиво. Она его не за красоту любит, конечно... Но у Горчика - просто красивые. И стоял там, такой коричневый ангел, весь в солнце. Голова стриженая светилась. Она еще подумала, надо же какой красивый мальчишка, как в кино про Италию какую.

- Что? - прошептала растерянно, глядя в серые с зеленью глаза, совсем рядом, когда он еле слышно выдохнул, и выдох тронул краешек ее губ, которые вот только что были вплотную к его губам. И - язык... Языки...

Горчик сел, держа ее плечи. Неудобно сгибая ноги, придвинулся совсем, и они снова поцеловались, медленно, легко и долго-долго.

Полынь. Плавало в голове у Инги слово. По-лынь. Пахнет. Как пахнет хорошо. Как все хорошо.

- Что? - его шепот тоже пах растертой полынью, будто он родился в ней и рос, пока не пришла она - темная девочка с черной жеребячьей гривкой волос.

С кружащейся головой Инга отодвинулась, смущенно смеясь.

- Писять хочу. Давно уже.

- А.

Держа ее руку, встал, оглядываясь.

- В степь беги, вон там боярышник, видишь? Я подожду тут.

Она ушла, стеснительно отворачиваясь и прихватывая полупустую мягкую сумку. А мальчик, постояв и глядя на воду, сел, сгибая коленки. Снова встал и опять повалился на пригорок, хлопая себя по коленям так, что загудели ладони.

Не спросила. Он, конечно, рассказал, в ответ на ее общий вопрос, как он там было-то, в городе, когда приехал Сапог и Петр. Пересказал то, что она уже знала, от Вальки и, вздыхая, выслушал, как честит его за дурную Таньку и снова обзывает дураком. Она не знает, было там еще кое-что. Если спросит, Горчик, а ты мне точно все-все рассказал, придется ответить, нет, не все. И она, конечно, скажет, ну тогда расскажи все.

На крыльце, когда Петр отправил Сапога в машину, он толкнул Горчика к перилам. Оглядывая с головы до ног, процедил сквозь зубы:

- Мушкетер, чтоб тебя. Смотри, допрыгаешься ведь. И ее за собой потащишь, да?

- Нет, - мрачно ответил тогда он, суя руки поглубже в карманы, - ее - нет.

- Любишь ее? - Петр все держал его злым взглядом.

Горчик подвел глаза к серому навесу. Ну, уж ему он не подряжался правду матку.

- Мое дело, - ответил, стараясь, чтоб не сильно грубо вышло. И тоскливо приготовился выслушать очередную нотацию. Возьмись за ум парень да ты вроде не дурак парень шел бы куда что ли учиться человеком станешь и вообще вали от нее подальше...

Но лицо Петра вдруг смягчилось, и будто прислушивался он к чему-то внутри.

- Тогда слушай. И ей ни слова. Я сейчас в Лесное вернусь. Заберу вещи. И сразу поеду в Симф. А ты, если уж такой мушкетер, постарайся, чтоб девочка не грустила, понял? Она себе придумала любовь. Заморочила голову. Год ждать собралась, меня. Ну и зачем, спрашивается? Так вот я тебя прошу, в благодарность, что не сел, что я за тебя тут сказки писал и подписывался, ты ее развлеки. Как сумеешь. Но без уголовщины, понял? Пацан ты фактурный, постараешься, сумеешь. И вот еще...

Он сунул руку в карман и вытащил несколько сложенных купюр.