Инга

— Нет, — говорила она, сначала тихо, потом с удивленным раздражением, а потом сердито и испуганно, — нет, не надо. Ты слышишь? Нет!

Отталкивала клонящуюся к ее коленям темную голову, а та падала на руки, тяжелела. И его руки цепко хватали ее вокруг талии, нога прижималась к ее ноге.

Инга откинула голову, стараясь дышать редко и поверху. Ее тошнило, нужно было срочно вскочить, отлепляя от себя эти ползающие руки. Выбежать туда, в невнятный гул коридора, где сегодня было полно народу. Кто-то там что-то праздновал, кажется, удачное завершение заказа, и мастерские шумели, хлопали дверями, выплескивая пьяные голоса. Но Петр вцепился крепко и невнятно бормотал что-то, не отпуская ее.

Меня сейчас вырвет, подумала с ужасом, прямо на него, на волосы.

Его голова плотно легла на колени, растаскивая полы халатика, и пуговица потянула через петлю рвущийся клок ткани. С мясом, вспомнила Инга, это называется, с мясом вырвать.

Она резко свалила его с колен, и он упал, прямо на пол, свалился, громыхая коленями и локтями. Сворачиваясь, уткнул лицо в сгиб локтя, из-под уха блестели часы на металлическом браслете. Инга вскочила, дрожащими руками поправляя халат. С тоской думая о том, что надо сейчас, в халате, через людей…

К горлу подкатывала тошнота, и она, потными пальцами повернув ключ, распахнула дверь. Там стояла женщина. Высокая и красивая, туго стянутая по тонкой талии поясом светлого плаща. Расширив глаза и округлив рот, смотрела на взъерошенную Ингу. И опустив взгляд за ее руку, усмехнулась.

— Знакомая картина…

— П-прости-те, — Инга прорвалась мимо, толкая гостью боком, и понеслась в конец коридора.

В гулком туалете опершись на раковину, что-то громко рассказывал Генаша, лохматил черные длинные волосы, взмахивал рукой, а другая соскальзывала, он качался и снова нащупывал край. Перед ним, обнявшись и хихикая, покачивались две барышни хиппового вида, одна в длинной юбке и растянутом свитере, другая в джинсовых шортах, натянутых поверх черных колготок с дырой на колене.

— И т-тогда, виз… визу… — Генаша замолчал, провожая глазами мелькнувшую Ингу. — ализируя, — закончила за него одна из барышень, а вторая басом сказала, — ну ты, Ксюха, даешь…

Кто что сказал, Инга не видела, запершись и нагибаясь к унитазу. Но следом снова раздался уже Генашин голос:

— Па-а-звольте вот. Муза! А вы думали, что? Нету думали? Рецепт. Тик… берешь билет. В пров-винцию куда. Крым, да? Или, ну… не знаю. И там…

Инга вытерла рот нашаренной в кармане салфеткой и встала прямо, не решаясь выйти.

— Або! — провозгласил Генаша, — ри… гены. Генки.

И заржал, повторяя ставшие смешными слова.

Это он про меня… Инга нахмурилась, ненавидя идиота, и стиснула зубы, положила руку на разболтанную щеколду. Козел. Столичный.

— Да пошел ты, — хрипло рассердилась одна из слушательниц, — тоже мне. Я с Углича. Тоже значит тебе аборигенка, да?

— Генка, — немедленно согласился Генаша, — генн-ка.

И вдруг после небольшого шевеления вскрикнул обиженно, звеня и роняя что-то.

— Идем, Анька.

— Ну, ты, Ксюха, даешь, — снова басом сказала невидимая Анька.

Инга вышла. Безнадежно задумавшийся Генаша оперся на раковину, вперив в себя суровый взгляд, а на полу валялись помятые металлические банки-пепельницы. Прошла за его спиной к другой раковине и вымыла руки. Нужно возвращаться, но там, где на полу спал напившийся Петр, ее ждет высокая красавица. Похоже, это и есть лилейная Наталья. А вдруг им придется драться?

У Инги заныли зубы, она представила себе, как они заламывают друг другу локти и швыряются бутылками и пепельницами. И этим вот, пузырьками из-под спирта, а она-то, дурында, удивлялась, чего у Петра все ящики ими полны, да в мусорке перекатываются.

Еще вчера представленная картинка ее бы насмешила. Но не сегодня. За сегодня насмотрелась, по всем углам большой мастерской.

Они весь день провели в поездках. Петр возил ее на метро, выходили в самых разных местах. Побывали на смотровой, под которой — внизу и бесконечно в стороны — огромный мегаполис. Показывал старые дворики в центре, почти все уже огороженные чугунными заборами с кодовыми замками. Болтали и смеялись. Обедали в открытом маленьком кафе рядом с каким-то прудом, где Инга кормила уток. Петр взял бутылку белого вина и почти всю сам выпил, она пригубила пару глотков и больше не стала. И к закату, усталые, вернулись обратно. Он посматривал искоса, видимо готовясь к тому серьезному, обещанному ей разговору. А Инга стесненно делала вид, что не замечает взглядов. Думала в легкой панике, а вдруг все повернется так, что нужно будет ему признаться. И не хотела. Чем дальше, тем больше уверяясь в мысли, не нужно этого.

— Я побуду с тобой, — сказал, когда шли, шурша золотыми листьями, через тихие дворы к дому с мастерскими, — посидим тихонько, а вечером… уеду. Если захочешь.

Она собралась снова напомнить, что нужен билет, но днем он с досадой ее остановил, успеется, не паникуй, мол, есть знакомые, возьмем сходу. И потому не решилась, ведь и ему нелегко, видно — волнуется.