Инго и Инграбан

Готфрид тихо подошел к сундуку, в котором хранились священные одежды, взял епитрахиль и, моля взором, возложил ее на епископа. Винфрид опустился на стул, а монах стал подле него на колени и сложил руки. Еле слышались произносимые им слова, но боевым кличем звучали они в ушах твердого мужа. И когда юноша окончил и приник головой к коленам эпископа, то последний сидел, наклонившись над Готфридом и держал голову молящегося, исполненную скорби.

7. Во мраке леса

На следующее утро Вальбурга направилась к лесу со своим проводником, а вслед ей Гертруда грустно произнесла:

– Преклонись, листва, и ты, трава, преклонись: свободная дева покидает свет солнца.

Под деревней паслось стадо коров. Круглыми глазами они уставились на девушку. Пастух вышел из кустарника, поклонился и спросил, куда она отправляется таким ранним утром.

– В горы, – тихо ответила Вальбурга. Пастух покачал головой.

Шаловливый теленок бежал за Вальбургой и обнюхивал корзинку.

– Отойди прочь, – сказала она. – Опасна для тебя дорога, по которой я иду. Человек, которого я ищу – мое несчастье. Каждый может сорвать на нем гнев, потому что скитается он без защиты и закона.

На вершине холма она повернулась назад и с приветом протянула руку к светлой долине, посмотрела на нивы, на серые крыши, на мызу, в которой нашла приют, вспомнила она и о детях, и о том, кто даст им завтрак. Ей представились монахи, сидящие в школе у своих деревянных досок и крошечный Беццо, с криком искавший ее во дворе.

– Криком своим он переполошит всю школу, – прошептала она.

И перед ее глазами предстало суровое лицо Винфрида, говорящего: «Ты следуешь земной любви и возлагаешь упование на сей мир, я же – на другой». Вальбурга вздохнула.

– Хотелось бы знать, гневается ли он на меня? Однако он меня благословил, – утешила она сама себя. – Быть может, он молится за меня Богу, и с его молитвами я смело отправляюсь в путь.

Около часу шли они вдоль гремящего потока до места, где последние пограничные знаки были вырублены на пограничных деревьях, и где исчезали колеи возов. Там уже начиналась пустыня, посещаемая лишь охотниками да робким путником, переходящим через горы, или лесными хищниками, что без роду и племени скитаются по земле. Вокруг был дремучий лес, вековечные деревья, повитые длинными порослями и блестевшие сероватым серебром. Глубокий мрак покрывал землю. Зеленый покров мха устилал сплетенье корней, повалившиеся стволы и большие листья папоротника расстилались в сумраке.

Вольфрам снял шапку, как подобает охотнику при вступлении под сень деревьев, а Вальбурга благоговейно склонилась перед высоким бором.

– Свободно возноситесь вы, могучие, к небесам, вершинами своими ощущаете дождь и свет солнца, горные ключи увлажняют вашу стопу. Подайте мне благостыню вашу и не откажите пришельцам, со страхом подходящим к вам, защитите от всех врагов.

Еще раз повернувшись к свету, она смело вступила под сень леса.

Около часу Вольфрам вел ее среди деревьев по горам и долам, и наконец остановился на возвышении подле одного исполинского бука и тихим голосом промолвил:

– Вот это дерево.

Осторожно отодвинув листья папоротника, он приподнял кусок буковой коры, закрывавшей дупло, указал на него рукой, а затем осмотрелся вокруг. Никого не было видно.

– Еще не настала пора, когда он приходит, но будь уверена, что сегодня он явится. Ему нужен конь.

У девушки забилось сердце, когда она взглянула вокруг себя. Исполинские стволы один за другим окружали ее, подобно громадной стене.

– Расстанемся, Вольфрам. Возвратись во двор, а меня оставь здесь. Я хочу встретить его одна.

– Могу ли я покинуть безоружную женщину в столь диком месте? – с неудовольствием ответил Вольфрам.

– Ступай, верный человек. То, что я имею сказать ему, касается одних лишь нас и никто не должен слышать этого. Если же хочешь быть мне другом, то завтра приходи сюда в полдень и спроси дерево, что сталось со мной. Я так хочу, Вольфрам, и поступив иначе, ты огорчишь меня.

Вольфрам протянул ей руку.

– Счастливо оставаться, Вальбурга. Я не ушел бы, но знаю, что Инграм не заставит себя ждать.

Он шел обратно до тех пор, пока девушка могла его видеть, затем бросился на землю.

– Подожду, пока не увижу Инграма, чтобы подле нее был кто-нибудь знакомый с лесными обычаями.

Вальбурга одиноко сидела под деревом, сложив руки. Она глядела ввысь, но не голубое небо видела она, а ветви и листву. Глубокое безмолвие царило под сенью серых древесных стволов, лишь изредка слышался вверху крик птицы. Вдруг что-то спустилось по стволу, и белка уселась на ветке против Вальбурги. Она наклоняла свою маленькую головку и глядела круглыми глазами, держа в лапах орех. И обратившись с приветствием к лесному зверьку, Вальбурга сказала:

– Как идут тебе твои мохнатые ушки и пышный хвост. Будь же ласкова ко мне, рыженькая, потому что не замышляю я ничего дурного. Тревожусь я только об одном человеке, которого ты часто видишь, когда носишься по вершинам деревьев. Если встретишь его – приведи ко мне.

Белка мотнула головой, бросила орех и быстро поднялась по стволу дерева.