— Послушай, принцесса, я только что пришел на работу и мне хлопот и без тебя хватает. Послушай и запомни раз и навсегда! Во все времена, основным и самым значимым ингредиентом всегда является душа. Настоящий шеф-повар несет ответственность за смерть каждого существа, настоящий Шеф Повар забирает жизнь и приносит ее в жертву во благо другой жизни. Мы едим жизнь, чтобы жить. Все в нашей жизни дается нам в качестве дара, еще не означает, что все это будет игрушкой. Либо пользуйся жизнью, либо жизнь в конце концов использует или даже жестоко накажет тебя за то, что ты ею не пользуешься. Однако если ты проявишь терпение, тогда все, что тебе преподносится, станет в конце концов съедобным. Правда, не рассчитывай, что все это будет вкусным десертом! А теперь вали отсюда, мне нужно работать, в отличие от тебя, у меня есть дела.
…Parole-Parole-Parole…
Я покинул кухню. И поскольку я не способен смотреть на то, как наш мясник, эстет; Монсар будет готовить эту милейшею панду, пойду лучше прогуляюсь по окрестностям заведения и отвлекусь от этого негатива.
Я вышел на улицу подышать свежим воздухом.
Воздух здесь влажный, я бродил в тишине. Бродя по местной окрестности, я не позволял себе далеко заходить. Ведь скоро ждет работа.
Я вслушиваюсь в звуки существования.
Птицы кричат, щебечут. Большие деревья шевелятся. Все движется.
Первым моим чувством было тупое изумление, что я очутился под открытым небом, но я знаю, что все скоро смениться горькой тоской. Я даю голове своей полную свободу и позволяю своим мыслям течь беспрепятственно и непринужденно.
Пейзажи меня не очень вдохновляют, спокойствие полей меня не трогает, сельская тишина меня не раздражает и не умиротворяет. Лишь иногда меня завораживает насекомое, камень, упавший лист, или вот это прекрасное дерево. Иногда я могу часами рассматривать, описывать, разбирать на части дерево: корни, ствол, листья, каждый лист, каждая прожилка, еще одна ветка, и бесконечная игра различных, форм.
Восприятие обостряется, становится более терпеливым и более гибким, дерево распадается и воссоздается в тысячи оттенков зеленого цвета, в тысячи одинаковых и все же различных листочков. Мне кажется, я мог бы провести всю жизнь перед каким-нибудь деревом, так его и не исчерпав и не постигнув его, потому что мне нечего постигать и остается лишь смотреть: ведь все, что я могу сказать об этом дереве, это то, что оно – дерево; все, что это дерево. И этого достаточно.
В этот миг, чудовищное и чудесное сливались в какой-то точке; эту-то границу мне хочется закрепить, но я чувствую, что мне это совершенно не удаётся.
Совершенно растоптанный, оскверненный, возбужденный и униженный в собственных глазах, я вернулся в подполье.
Ecoute – moi…
Глубокой ночью начался кипиш; клиентов было просто уйма.
Все так как предположил тот хорошо надушенный помощник Монсара.
На кухне кипела работа и мёртвая плоть обретала изысканный вкус.
В зале играл живой оркестр. Какая приятная музыка! Где-то я уже слышал её!
Э-х-х. Знаете иногда устаёшь следить за всем, ведь контролировать всё, почти не возможно. (Как же я устал, черт возьми, мои спинные мышцы словно изнеможенны, мой позвоночник вял как резинка)
Я встал возле двери, облокотился о нее и смотрел, слушал, чувствовал.
Я будто присутствовал на спектакле, наблюдая со стороны, на расстоянии, не принимая участия в происходящем действе, не будучи ни актером, ни статистом.
Окружен людьми и вместе с тем не среди них. Вот же скукотища. Суета.
Иногда чувство скуки и суеты усиливает мою тревогу. Все посетители не были мне подобны, я отпустил себя, сдался, и как не странно, в этот миг я перестал понимать значения слов, которые произносили люди в подполье. Как будто они разговаривали на незнакомом мне языке. (Как же шумно) Все это было не реальностью, а лишь призрачным видением, иллюзией. Мне приходится быть в своих мыслях, потому что по сути дела, быть больше негде! Моя душа лишь звук в чужих ушах.
Я опьяняюсь бредом мечтанья.
Тем временем. Я всё в суете смотрю на посетителей, закручивая свой ус на тонкий палец своей руки, и размышляю: «Я здесь за всем приглядываю, люди доверяют мне».
Как вдруг я почувствовал толчок в спину. И, по всей видимости, этот толчок был настолько силён, что он оттолкнул меня от проёма двери, и я чуть не упал.
Когда я обернулся, я увидел наглую физиономию месье Монсара.
— Не стой в дверном проходе, принцесса, ты мешаешь мне пройти!
Что за черт?! Я встряхнулся, переполненный злобой на Монсара, и сухо ответил:
— Что вы себе вообще позволяете?! Не обязательно толкаться было. – Крикнул я в ответ.
— Не надо стоять в проходе, черт побери!
— Не надо было толкаться! Это не красиво.
— Ты стоишь в проходе и бубнишь что-то сам себе под нос! Ты мешал мне пройти!
Иди, разговаривай сам с собой в любом другом месте! Только не в дверном проходе!
— Вы могли просто окликнуть меня, но не толкаться же.