Ингвар и Ольха

Танец должен быть плавным, женщины должны двигаться аки серы утицы, смотреть сладко и покорно из-под полуопущенных ресниц, ни в коем случае не прямо в глаза, а то сочтут бесстыжей, помахивать платочком. А эта прямо как танцующая змея, не скрывается, двигается резко, угловато, нарочито застывает в конце каждого движения, как вмерзшая в лед лягушка!

Не успела черноволоска пройти круг, как из-за стола вылезли двое из старшей дружины. Волосы до плеч, на лбу по обычаю русов перехвачены широкими обручами. Из серебра, судя по цвету, с богатым узором, затейливыми насечками. Оба рослые, как все в старшей дружине, поджарые и перевитые тугими жилами. Они начали пляс, глядя друг на друга вызывающе, будто готовились к схватке. Бубны били громко, горяча кровь, а от хриплого рева она просто вскипала.

В палате уже все смотрели только на танцующих. Кто-то начал размеренно бить в ладоши, постепенно и другие оставили яства и выпустили из рук кубки. Воздух начал вздрагивать от одновременных ударов в широкие ладони, и это странно и волнующе вплелось в дикую музыку.

Женщина ходила в танце, не сгибая спины, между двумя воинами, а они словно бы боролись за ее внимание. Ольха стиснула кулачки. Никогда не видела такого странного танца, отвратительного и одновременно такого… волнующего.

Ни разу не поклонилась даже князю, отметила Ольха восхищенно. Смотрит дерзко, будто он перед ней и не князь вовсе. Или она настолько выше, что для нее одинаково: смерд ли, раб или князь. И танцует гордо, надменно. Что дивно, так эти двое мужчин тоже не сгибают спин. Никто не пошел вприсядку, не кувыркнулся, не пал на руки!

В бубны начали бить чаще, а хриплый рев труб стал громче. Танец ускорился. Женщина была без оружия, но в каждом движении таилась сила, опасность.

Двигались ритмично, одновременно, их рисунок танца был удивителен и одинаков, как узор на рушнике. Ольха смотрела завороженно, выронила из ослабевших пальцев ножку утицы, а отрок не подобрал, тоже не мог оторвать глаз.

Мужчины одновременно подпрыгивали, выкрикивали что-то на русском языке, с размаха падали на колени, только на одно, но и тогда спины оставались гордо выпрямленными, а смотрели вызывающе.

Еще двое воинов, переглянувшись, вылезли из-за стола и присоединились к танцующим. Трубы ревели хрипло и торжествующе. Женщина улыбалась хищно и победно. Мужчины падали перед ней на колени, вздымали руки, а она танцевала, и ее власть над ними становилась все более явной.

Ольха не замечала, как задержала дыхание, а ее кулачки сжались так, что ногти впились в ладони. Полжизни бы отдала, только бы уметь танцевать. Танец – это зримое колдовство. И сразу видно, как под твои чары подпадают самые-самые стойкие…

Женщина улыбалась Олегу, но улыбалась недобро, даже не прикидываясь, не надевая личину. В ее глазах была неприкрытая угроза. И Ольха, холодея от сладкого ужаса, понимала, что это не только в танце. Женщина в самом деле враг великому князю и вовсе этого перед ним не скрывает.

– Как зовут? – шепнула она.

Ее губы едва колыхнулись, однако сквозь рев труб и оглушающие удары бубна Ингвар услышал, переспросил:

– Кого?

– Эту… миссионарку.

– Миссионерку. Гульча. Ее зовут Гульчей.

– Странное имя… но красивое.

– Если полностью, то – Гульчачак. По-ихнему, это какой-то редкий цветок. Но у нас кличут Гульчей. Еще говорят, что она колдунья. Даже в змею оборачиваться умеет!

Не зря говорят, подумала Ольха. По спине густой стаей побежали злые мурашки. В каждом движении этой женщины есть нечто завораживающее, от большой и сильной змеи. А в глазах, которые не отрывает от великого князя, уже не таится, а кричит о себе явная угроза. Неужели он, прозванный Вещим, не видит?

Трубы взревели в последний раз. И разом умолкли. Бубны гремели уже так часто, что слышался только непрекращающийся громовой раскат, и после дюжины все убыстряющихся поворотов женщина внезапно застыла в такой гордой позе, какую Ольха ранее не могла даже вообразить. Все четверо мужчин стояли, опустившись на колено и прижав правые ладони к сердцу. Лица были обращены к женщине. Бубны разом умолкли. Ольха кусала губы, готовая разреветься. Эта женщина… она будто бы танцевала и за нее, плененную, но не сломленную. И ее душа, душа древлянской княгини, тоже гордо вскидывает голову. И выпрямляет спинку. Там, глубоко внутри.

Женщина улыбнулась победно, вернулась за стол. Ее иссиня-черные волосы падали на хрупкие плечи, закрывали прямую спину. Отроки поспешно сменили перед ней блюда, наполнили кубки. Она искоса посматривала в сторону великокняжеского трона. Ольхе показалось, что в глазах великого князя промелькнула боль. Однако это могло показаться, ибо сразу же он поднялся, кубок высоко в руке, голос мощный и сильный:

– Пьем за здоровье воеводы Лебедя! Его дружина доблестно отстояла земли тираспов от войска волохов!

Лебедь поднялся насупленный, он и за столом не снял кольчугу, небрежно поклонился, угрюмо зыркая по сторонам запавшими глазами из-под выступающих надбровных дуг, молча осушил рог с вином и сел.

Ольха поморщилась: