Инициализация

Туманный рассвет наползал на стерильную громаду аэропорта. Таксист вёл странника вдоль тускло поблёскивающих от влаги машин. Алан с безразличным удивлением обнаружил, что большинство было японских марок.

— Зря не взяли плащ, — бросил, не оборачиваясь, таксист. — В этих широтах весна не тётка.

— Куплю, — отозвался Алан. Он терпеть не мог таскать много вещей, особенно на себе.

Словно под обстрелом они перебежали дорогу и остановились возле бурой машины с логотипом «Lada». Таких Алан ещё не видел, хотя покинул страну всего каких-то пять лет назад. Таксист небрежно зашвырнул его сумку в багажник, не с первого раза этот багажник закрыл, и отворил перед пассажиром переднюю дверь. Алан забрался внутрь; вскоре за руль сел и таксист.

— Почему сразу таксист, извозчик или, упаси яйца, кожаночка? — проговорил он, явно машинально поправляя зеркало заднего вида. — Зовите меня Феликсом. Или Аримовичем.

— Вы, простите, кому? — несколько опешил Алан.

— Успели подцепить акцент за эти пять лет. Не всегда твёрдо выговариваете «р».

С этими словами Аримович завёл мотор и сдал назад.

— Дайте догадаюсь, вы как-то связаны со Стомефи? — сказал Алан, осматривая таксиста уже внимательней.

— Не «как-то», — ответил Аримович, выруливая на трассу.

Из full-hd аудиосистемы полились суровые правды Бутырки. Алан с внутренним вздохом воздел глаза горе. В сумке тосковал плейер, начинённый музыкой жанра, патологически известного в узких кругах. Алан любил относить себя к узким кругам. Эта любовь и вывела его в самые сливки нью-йоркской богемы. Эта любовь и вынудила его прилететь в этот город с слишком безрадостным даже для русских именем.

Что он знал о Чернокаменске? Третья столица России возникла как из воздуха. О ней начали говорить лишь тогда, когда она уже откусила от Москвы функцию экономического центра страны. В бизнес-кругах даже Америки ходили разговоры о «Russian land of opportunity», выросшей, как всё лучшее в России, из грязи, бесплодных камней и задрипанной деревеньки. Краем уха Алан слышал разглагольствования одного gay-friendly искусствоведа в роговых очочках, что всё настоящее в этом городе заточено на острове. Никто из гостей города не покидал его, а те, кто покидал, не могли вспомнить о «континентальном» Чернокаменске ничего конкретного.

— Полуостров, — чтобы его услышали, таксист вдвое понизил громкость колонок.

— Простите?

— Район так называется. А он, между прочим, остров. Возможно, пока.

Алан покосился на Аримовича с возрастающим беспокойством. Весь этот путь ему захотелось просидеть, отвернувшись к окну и не видя того, что размытым пятном мелькало по ту сторону. Это удавалось ровно до тех пор, пока машина не съехала с дороги в центр, миновала десяток километров по рельефному шоссе и выкатилась на шестиполосный мост через реку Каменёвку.

— Вы точно везёте меня к Стомефи?

Аримович затормозил так, что ремень безопасности резанул Алану грудь, и принялся крыть матом посмевшего его подрезать «извращенца, петуха, месье с усиками». Затем, степенно откашлявшись, таксист завёл заглохшую машину и дал газу. Алан вдруг отчётливо понял, что он дома — пусть и не в родном Саратове.

— Точно везу. И точно к Стомефи, — сообщил Аримович, успокоив нервы парочкой невыносимо душевных песен. — Сейчас никто из тех, кто действительно влияет на дела, не имеет права ступать на Полуостров. До тех пор, пока не решим кое-какие проблемы.

Их «Lada» миновала мост и свернула куда-то вправо, обрушив на психику Алана панораму самых что ни на есть трущоб. Облупленные до костей дома, слои грязи, перемешанной с мусором, безвкусное граффити, все какие-то щербатые люди…

— Навевает воспоминания? — поинтересовался Аримович.

— Знаете, нет.

— Здесь живут горгульи.

«Да он псих!», содрогнулся Алан. «Или мудрит с метафорами… как псих». Аримович то и дело косился на него, явно дожидаясь ответа, поэтому странник против своей воли выдавил:

— Всё ещё нет.

— Значит, побороли боязнь каменных людей. Это хорошо.

— Не за того вы меня принимаете, — пробормотал Алан, думая, что если псих будет настаивать, придётся все же соглашаться.

Но Аримович лишь усмехнулся:

— Ага.

Он подогнал машину к прокопчённой гостинице, в запущенном облике которой угадывалась какая-то даже архитектура — не то Питер, не то Одесса.

— Это приехали?

— Это почти, — оскалил таксист львиноподобное лицо. — Вы не торопитесь, Алан Ерофеич, дверку я сам открою.

Аримович вышел, достал из багажника сумку, поправил задравшуюся кожаночку и, открыв пассажирскую дверь, отвесил страннику шутливый реверанс.

— Я провожу, — сказал таксист в ответ на протянутую за багажом руку. Тон не терпел возражений, и Алану оставалось только скрипнуть зубами и подчиниться.

«Не бить же человека Стомефи по морде», — оправдал он своё малодушие.

Аримович примчался к двери, облепленной костяной краской, и с силой дёрнул на себя. Посеревшие от пыли окна первого этажа завибрировали так, будто собрались лопнуть.

— Просим, — указав на хищный полумрак проёма, сказал Аримович и нырнул в него первым.