Инициалы Б. Б.

Мама, когда смотрела этот фильм в кино на Елисейских полях, была простужена и чихнула как раз в тот момент, когда на экране в окошке для подносов высунулась моя голова. Пришлось маме остаться на второй сеанс, чтобы все-таки посмотреть на меня 30 секунд!

В апреле 1953 года я сопровождала Вадима на Каннский фестиваль, куда он поехал взять интервью у Лесли Карон для «Пари-Матча». С Лесли я была знакома. Мы работали с ней у Князева, и когда она снялась в фильме «Американец в Париже», я гордилась, что знаю ее.

Чуднґо! — думала я. Мы были с ней как сестры-двойняшки, как два пальца на руке. Столько общего, работа в том числе. Но она достигла высот, а я не могу одолеть первой ступеньки бесконечной лестницы. Ее ждут лучшие фотографы и журналисты, а меня снимают на гостиничном пляже приятели, туристы или местные газетчики.

Я оценивала свое положение и видела, как далеко мне до Лесли.

В Каннах встал на рейд американский авианосец. Капитан пригласил кинозвезд на вечеринку. И я опять сопровождала Вадима. Он делал на пару с Мишу Симоном, фотографом, репортаж об этом неожиданном приеме. Кинозвезд Лесли Карон, Лану Тернер, Эчику Шуро, Гари Купера, Керка Дугласа и многих других экипаж корабля встречал криками «ура!». Прячась за Вадима, я с любопытством и трепетом наблюдала за всем происходящим. Вдруг капитан подошел ко мне, поздоровался, вывел меня на середину палубы и представил экипажу:

«Это Брижит!»

Что делать? Я подняла руки и крикнула: «Хелло, ребята!» Что тут началось! Моряки стали бросать в воздух береты. Потом подхватили меня и понесли, ликуя и скандируя: «Брид-жет! Брид-жет! Брид-жет!»

Они понятия не имели, кто я. Потому что я и была — никто. И я не могла уразуметь, в чем дело, но, видимо, между нами возникло притяжение, раз они чествовали единственную каннскую «незнаменитость».

Эта реакция, неожиданная, но приятная, возможно, объясняет другую, несколько лет спустя. Именно благодаря американцам я прославилась после выхода фильма «И Бог создал женщину».

* * *

Ольга посоветовала мне брать уроки драматического искусства у Рене Симона.

Прихожу. Человек 50, юношей и девушек, смеются, говорят, обсуждают, репетируют. Хочется раствориться, исчезнуть. Я вся сжалась и сидела забившись в угол, пока Симон на возвышении с безумным видом что-то вещал. Заявил, что секрет успеха — молодость. Что у молодости нет возраста. Что ты молод, пока видишь, как писаешь (так и сказал!). То есть не следует толстеть. Когда живот толстый, человек не видит, как писает! А мы, женщины, не люди: толстые или нет, все равно не увидим.

Это был мой первый и последний урок драматического искусства у Симона! Я покинула курсы, приобретя эти весьма ценные познания и в душе сочтя, что лучшее учение — сама работа, а мастерство — время и жизнь! Но в списке учеников Симона оказалась моя фамилия, и впоследствии он на этом сделал себе рекламу! «Бардо окончила курсы Симона»… Так написано в моих справках.

Андре Барсак предложил мне в театре «Ателье» роль, уже сыгранную Дани Робен в «Приглашении в замок» Жана Ануя. Выбирать не приходилось. Надо было жить. Платить должны 2000 старых фр., то есть 20 новых за вечер — лучше, чем ничего!

В театре я никогда не играла. Новичок. Репетиции, неудачи, отчаяние. Полная беспомощность. Ануй приглядывался ко мне, считая, что из меня выйдет прекрасная Изабель.

В вечер премьеры пришли маститые критики, в их числе Жан-Жак Готье. «Старики» тряслись от страха, я — тем более.

Подняли занавес… Вперед — и в бой, и все забыто! Я думала только об Изабель, становилась ею с помощью дивного ануевского текста! Перед спектаклем Ануй прислал мне цветы с запиской: «Не волнуйтесь, я приношу удачу».

Записку я сохранила и убедилась, что он был прав!

На другой день Готье расхвалил меня, и почти все остальные отзывы оказались хвалебными — о пьесе и обо мне.

* * *

Ольга предложила мне сняться в понедельник, мой выходной, в эпизоде фильма «Если бы мне рассказали о Версале».

Саша Гитри искал «недорогую» актрису на роль мадемуазель де Розиль, случайной любовницы Людовика XV. Людовика играл Жан Маре. 5000 франков за день съемок в Версале. Я согласилась с радостью.

В тот самый понедельник я явилась к 9 утра во дворец, в гримуборные. К 12-ти надо быть готовой. Ужасно хотелось спать. Накануне я играла в театре «Ателье» в двух спектаклях, днем и вечером, и легла очень поздно.

Опять гримерный ад, где «чем больше, тем лучше». Сперва я походила на сырой эскалоп по-венски. Потом физиономию посґыпали рисовой пудрой — впору выступать в пантомиме на пару с Марсо. Наконец нахлобучили мне напудренный парик, и я стала похожа на тряпичную куклу без губ и без глаз. В довершение ко всему парик съехал, и казалось, что у меня кривая шея. Я рискнула сказать об этом. В ответ мне отрезали, что моя роль так мала, что не только шею — меня саму не заметят!.. Спасибо! Прекрасное напутствие.

К 12-ти я наконец была готова!

Меня нарядили в розовое, цвета нижнего белья платье «эпохи». При полном параде я и присесть не смела. Стояла и повторяла реплику, ожидая милости от тех, кто решал мою судьбу.