Инициалы Б. Б.

Как-то ночью, когда мы в энный раз слушали «Времена года» Вивальди, телефон зазвонил и нарушил гармонию! Я не подходила. Тогда Раф снял трубку сам…

Звонил Жиль!

Разговор был краток:

— Нет, это не Бриж!

— Нет, по-моему, не хочет.

— До свиданья.

Я думала, у меня будет разрыв сердца. Да, разрыв — то самое слово. Потому что с этого дня Жиль никогда мне больше не звонил.

* * *

Пришлось оставить Рафа, Вивальди и парижскую Россию ради Севильи, «Женщины и паяца», фламенко!

Терпеть не могу менять знакомое на безвестное. С Рафом мне было так хорошо! Я расцвела, раскрылась. Скажи я слово — он звонил бы мне каждый вечер после спектакля.

А газеты были еще на стадии моего романа с Беко — от жизни сильно отстали. Кое-где, правда, мелькнули случайные снимки, где мы с Рафом выходим из ресторана, но считалось еще, что у нас профессиональные встречи. Наверно, втихую снимаем картину! Мой отъезд в Севилью пресек будущие сплетни.

В отеле «Кристина» меня ждала Дедетта. Дублерши Дани не было. Дани не похожа на меня. Кристина с Дювивье взяли другую — Маги Мортини. Маги некоторое время почти не покидала меня. Она уже поработала моей дублершей в «Ювелирах». С ней мы оказались до того похожи, что в кадре издали я и сама не знала, кто из нас кто.

Папашу Дювивье в группе звали Дюдю, но запанибрата с ним никто не был. Он вечно ходил в шляпе и постоянно либо жевал языком, либо поправлял вставную челюсть. Таланта это ему не убавляло, но я сразу учуяла, что с ним будет трудно, даже почти невозможно. Он так и сверлил вас своими хитрыми мышиными глазками и, быть может, думал о вас то же самое, что и вы о нем.

Съемки начинались во время знаменитой севильской ферии. Ферия — ежегодное гулянье на Пасху. Движенье машин по центральной улице прекращено. Люди богатые и знатные устанавливают вдоль тротуаров шатры в восточном вкусе, яркие, пышные. Чем человек богаче и знатней, тем шатер роскошней. Затем посреди улицы начинается шествие музыкантов и танцоров, исполняющих фламенко.

Во время ферии дозволено все. Это как бы всеобщее разговенье после крайне строгого католического поста. Бывает, заденешь ногой влюбленную парочку чуть ли не в водосточном желобе или наступишь на чью-то тушу с головой в винной бочке. Народу — море. Только у знати в шатрах, так называемых «кабанос», во всем этом действе — привилегии, впрочем, довольно условные. Разница в том лишь, что знать кутит, занимается любовью, распутничает в дорогих шатрах, и все шито-крыто.

Маги дублировала на улице, чтобы оператор проследил за мной в толпе. Народ принял ее за меня и накинулся на бедняжку. Вырвали ее у них еле живую, в изорванном платье, синяках и ссадинах.

Меня Бог миловал!

Со мной подобную сцену и думать нечего снимать! Так вот нет же, Дюдю решил снимать именно со мной. Ему подавай правдивость. То есть иди сама в толпу!

Я наотрез!

Поглядев на Маги, чистейшее безумие гнать меня на заклание дикарям! Хорошее начало! Дюдю уселся, стал жевать язык и ждать, когда я повинуюсь.

Я тоже уселась — ждать, когда он передумает!

Кристина в панике. Вот тебе и съемки… Бегает от него ко мне, взывает к разуму. А мы с Дюдю оба уперлись! Когда решали что-то, стояли на своем насмерть!

Нечего сказать, гулянье.

Времени потеряли массу. Наконец додумались послать меня в толпу под защитой наших мужчин. Защитников требовался добрый десяток, причем крепких. Но 10 человек, свободных в момент съемок? То есть бездельников? Признать себя таким охотников не нашлось. Пришлось очень ласково просить присутствовавших репортеров и друзей, счастливо встреченных на ферии.

Так и швырнули меня в бурное людское месиво под охраной Мишу, приятеля из «Матча», его брата Жан-Клода и других ребят, симпатичных, хотя незнакомых.

Но мы мигом познакомились.

Меня буквально подняло в воздух. Платье задралось, тысяча рук, откуда ни возьмись, облапили меня, чуть трусы не сорвали. Я заорала, вцепилась в Мишу, пытаясь влезть на него, чтобы вытащить живот и ноги из адской каши, оторваться от рук, вовлекавших в пучину кошмара! Мишу и Жан-Клод были здоровяки, а их, казалось, раздавит обезумевшая толпа. Других ребят унесло и носило по воле волн…

Как меня вызволили, не знаю, я была почти без сознания.

Один Дюдю был в восторге. Он радостно потирал руки и приговаривал: «Вот видишь, не умерла же!»

В Севилье отвели меня и на бой быков!

Раньше я ничего об этом не знала и знать не хотела, но Кристина и Жорж Кравен, наш пресс-секретарь, решили, что в рекламных целях меня следует лишить данной невинности.

И так, ясным воскресным днем, когда заняться особо нечем, меня отвели смотреть то, что в жизни своей больше не увижу, а буду вечно осуждать и проклинать! Сидя в амфитеатре на почетном месте в тени, я смотрела на арену — белую, красивую! Вокруг сотни людей. Нет. Каких людей? Нелюдей. В шляпах, с веерами, мужчин, женщин, с виду прекрасных, в душе безобразных, кровожадных.

Я была одной из них и умирала от стыда!

Над загоном висели часы. Когда бык выходил, на смерть ему отводилось 20 минут. И я неотрывно следила за стрелками, похожими на пики тореадоров.