Инка

Все суровее лицо Уаскаро: тучи заслонили светило. Его взгляд скован льдом: она хитрее, чем кажется, эта Инка, дайте еще хоть раз взглянуть, что она таит в себе. Когда Уаскаро впадает в задумчивость, множество складок сетью набегает на его лицо. От этого черты его становятся сумрачными, лишаются выражения, оборачиваются внутрь. И тогда древность, ровесница серых, полированных стихиями камней, выглядывает сквозь его черты, дышит, превращая в лик настоящего идола, что вырезан из подручного материала – камня, дерева или кости. Нарисовать его портрет в такие минуты – пара пустяков, несколько умелых, четких штрихов, и готово: широкие скулы, хваткие раскосые глаза, тяжелый подбородок, гордый, открытый люб. Плюс сорок с лишним косиц, падающих на плечи лучами.

Инка объята огнем, она – шаровая молния, она – солнце в миниатюре, еще никогда не чувствовала ничего подобного, взъерошенная, в перекошенной юбке и мятом пальто несется, волнуясь, ждет ли ее Уаскаро, не ушел ли он.

«Уаскаро, Уаскаро, я тебя ни капельки не боюсь, кто бы ты ни был, какая разница, все равно я уже здорово сохну по тебе». Инка несется, ловко маневрируя среди людей, она вся в огне: синие, золотые, лисьи лоскуты огня вырываются из ее глаз, из ее ноздрей, шипят, искрят и жалят зазевавшихся, медлительных прохожих.

Вон он, Уаскаро, стоит, перебирает бусы из кофейных зерен, лицо его такое строгое, словно кто-то вытер ноги об его тень и унес ее с собой. Его губы шевелятся, его косицы, его плечи – позолочены, он – каменное изваяние, и нет никого прекраснее, никого загадочнее. «Уаскаро, Уаскаро, ты можешь ускользать и дичиться меня, но когда-нибудь я все равно затащу тебя на крышу загорать и оближу тебя, как волчица-мать своего щенка, когда-нибудь я сорву кофе с молоком твоего поцелуя». Все это слишком отчетливо читается на Инкином лице, в ее сияющих глазах, на ее пылающих щеках, в ее полнокровной, сочной улыбке, в ее крылатой походке. Ни волочащийся по земле шарф, ни скособоченное мятое пальто, ни тертая ветхая сумка, ни выцветшие бордовые кеды – не способны затмить полноту ее самообнаружения, не способны снизить глубину ее жадного, радостного вдоха и прерывистого, резкого выдоха.

Уаскаро наконец выхватывает Инку из толпы, от его зорких глаз не укрылось ее пламя, перемена так ощутима, что Уаскаро в замешательстве теребит нитку бус. «Инка, Инка, я думал, ты будешь моей преданной ученицей, я надеялся научить тебя всему, что умею, и уйти на покой, но зачем глаза твои так горят, зачем щеки твои пылают, зачем твоя сумка-бык умиляет меня. Ты летишь ко мне, не замечая, что тебя сдувает ветер. О какой любви тут может идти речь?! Инка, Инка, это мне надо учиться у тебя так умилять, даже когда горишь…»

А Инка уже совсем близко, ее благодарный клич несется над толпой, задевая макушки. В ответ лучики-морщинки намечаются у глаз Уаскаро, улыбка прерывает его задумчивость, он сжимает Инкину руку и целует воздух над ее щекой.

И вот они снова вместе, отправляются на прогулку по Океану Людскому, вместе уплывают, хоть на пару часов, каждый от своих берегов. Вечер украсил улицы ожерельями лампочек, в позолоте света иначе, броско, брачно выглядят набедренные повязки рекламных плакатов, тяжелые мерцающие щиты-серьги, кольца и браслеты вывесок, массивные, яркие одеяния витрин, перья, мишура, шкуры, когти, все выставлено наружу, освещено и позолочено. Как только город сменил серую шерсть полудня на ритуальный ночной наряд, аборигены и странники, кочевники и служащие, цыгане и оседлые домохозяйки, авантюристы и быкадоры, собиратели земель и батраки вырвались на улицы, выстукивают каблуками, вышаркивают подошвами ритм. Ночь близится, вечер в самом разгаре. Инка запугана, от одного вида толпы к горлу подступает морская болезнь. Ускорив шаг, она старается поспевать за Уаскаро, силится расслышать, что он говорит о том, как случаются встречи. Ничего не слышно, слова уносит ветер, слова перепутываются с шумом, стуком, гулом. Как случаются встречи – Инка прослушала, не успела распутать свалявшуюся шерсть слов от репьев и колючек города, упустила и теперь спешит, стачивает каблуки-зубья об асфальт, чтобы не упустить чего-нибудь еще.

«Инка, Инка, я открыл тебе, как случаются встречи, я научил, как можно создать случайную встречу или ее избежать, но мои слова летят мимо тебя, летят прочь от земли и тонут в Звездной Реке, а ты зачарованно смотришь на мои губы и гладишь мои щеки глазами. Инка, пойми, я выловил тебя, маленькую рыбку, из необъятного и бесконечного Океана Людского неслучайно. Именно тебя я искал, кружил среди лабиринта домов и удивился, когда нашел, затерявшуюся в городе девушку-тень, сгорбленную, бредущую наугад по колено в Звездной Реке. Только ты из всего Океана Людского сможешь перенять мое искусство, только тебе оно предназначено, зачем тогда ты горишь и зачем разжигаешь меня?»