Инкассатор: Страшный рассказ

Филатов отставил лопату в сторону и торопливо закурил. Спустя секунду Дмитрий понял, зачем он это сделал: из ямы густо несло мертвечиной. Запах был такой, что Светлов тоже закурил и отступил от ямы на шаг, пытаясь удержать в желудке съеденный двадцать минут назад бутерброд.

Юрий наклонился, двумя резкими рывками освободил крышку, выбрался из ямы и, свесившись вниз, отвалил крышку в сторону.

Из ящика вырвалось густое облако зловония, и они увидели два тела, застывших на дне в жуткой и непристойной пародии на любовное объятие.

* * *

Примерно в полукилометре от кордона Ольга Дымова притормозила и, не доверяя зеркалам, обернулась. Она ожидала увидеть в уже начавшем темнеть небе над лесом подсвеченный оранжевым столб густого черного дыма, но не увидела ничего, кроме пары бледных пятнышек света — первых звезд. Ей показалось, что звезды смотрят на нее сверху вниз с холодным, неодобрительным любопытством.

— Да пошли вы, — сказала им Ольга и плавно отпустила сцепление.

Она больше не оглядывалась. Дыма над кордоном не было, значит, сарай почему-то не загорелся. Это было странно, потому что, когда Ольга, поддавшись внезапному порыву, швырнула керосиновую лампу в стену, ее содержимое, расплескавшись по старым, сухим бревнам, вспыхнуло весело и ярко — так весело и ярко, что Ольга поспешила покинуть сарай, опасаясь, как бы охваченная пламенем кровля не рухнула ей на голову.

Да, сарай не загорелся, но это уже неважно. Подумав об этом, Ольга нашла в себе силы удивиться: неважно? Разве? Помнится, ей казалось очень важным замести следы, чтобы никто никогда не узнал, что стало с этими двумя подонками, и не заподозрил ее в двойном убийстве. Ей хотелось, чтобы в смерти Воронихиной обвинили Александра; хотелось, чтобы все думали, что он сбежал, спасая свою шкуру. Ей очень этого хотелось, и она сделала все как надо, строго по плану, а теперь вдруг оказалось, что хотеть ей больше нечего. Нечего!

Она вела машину, почти ничего не видя перед собой из-за застилавших глаза слез. Ольга не знала, что именно оплакивает, о ком тоскует, ведя автомобиль навстречу наступающей ночи. Но уж точно, она тосковала не об этом слизняке, своем муже!

Ведь у него был верный шанс спастись, выжить и дожить до старости в покое и довольстве. Но он отверг этот шанс. Он сделал свой выбор в тот самый момент, когда отважился поднять на нее руку. До самой последней секунды Ольга колебалась, не зная, как поступить. Смоченный хлороформом платок лежал у нее в кармане, но она еще ничего окончательно не решила. Так и было задумано с самого начала, с того момента, когда она прочла его беспомощный, глупый рассказ и поняла, что муж больше не принадлежит ей. Она решила дать ему шанс; решила устроить проверку, и он этой проверки не выдержал. Он, черт бы его побрал, имел наглость поверить всему, что она ему наговорила, буквально каждому слову! Он поверил даже в то, что Ольга нарочно свела его с этой неблагодарной похотливой сучкой. Господи, да разве она была способна на такой эксперимент?! Она же его любила, этого мерзавца, а он с радостью поверил в сочиненную ею клевету на самое себя… Для него она давно была просто холодной сукой, настолько увлеченной своей дурацкой работой, что даже не соглашалась завести ребенка. Ребенка, которого он был бы не в состоянии прокормить, потому что все свои деньги тратил на молодую любовницу. Ребенка, которого она все-таки завела, чтобы спасти семью, но о котором ничего не сказала, потому что поняла: поздно, теперь ничего не спасешь.

… Да и говорить было, увы, не с кем. В тот день она летела на старый кордон, будто на крыльях. Знакомая из гинекологии, которой Ольга все-таки решила показаться, подтвердила то, в чем Дымова и так почти не сомневалась: она была беременна. В тот миг ей, помнится, почудилось, что эта новость способна все изменить, перевернуть. Ей удалось отпроситься с работы, она прыгнула за руль и поехала за город, потому что дозвониться до мужа, когда тот сидел в своей лесной берлоге, было невозможно — мобильник в этой глуши не работал, а обычного телефона там никогда не было.

Дымов спал за рулем своей машины, наполовину свесившись в открытую дверцу. Рядом с машиной валялась пустая водочная бутылка, машина была набита спиртным, как будто Александр планировал оргию. Пить он никогда не умел, и батарея пивных банок и водочных бутылок в его потертой сумке говорила сама за себя: этот подонок действительно очень глубоко переживал ссору со своей любовницей, а значит, копия его рассказа, отправленная Ольгой по почте этой шлюшке Воронихиной, была полумерой.