Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие

До автосалона, в котором брали машину, доехали молча. Георгий посоветовал взять что-то поменьше, и Марина послушалась, хотя внутри, конечно, все перевернулось – она и вдруг на маленькой машине! Но ради собственной безопасности можно было потерпеть. К воротам выгнали «Тойоту Ярис», Коваль сморщилась, но смирилась – что поделаешь.

– Садись быстрее, поехали, – кинула она курившему у ворот Георгию – на него уже начал подозрительно коситься охранник, – у тебя вид, как у угонщика, – пошутила, когда Георгий сел в машину.

– Ты можешь сделать мне маленькое одолжение?

– Какое?

– Заедем ко мне, я переоденусь – не могу же в таком виде оставаться.

Марина пожала плечами и согласилась. Про себя же вдруг подумала, что раньше, в ее прошлой жизни, предложение «заехать к кому-то» она слышала крайне редко, да что там – только однажды, от Малыша, когда познакомилась с ним. Для всех остальных она была слишком недосягаема и слишком непроста, чтобы мужчина мог позволить себе подобное предложение. Сейчас ей было даже любопытно посмотреть, как живет такой человек, как Георгий. Она никак не могла определиться со своим отношением к нему. С одной стороны, Георгий нравился ей как мужчина, привлекал, притягивал, а с другой – Марина чувствовала какую-то недосказанность, что-то такое, что мешало ей поверить ему до конца. В Георгии было нечто, чего она никак не могла понять и раскусить, и эта загадка нервировала.

Квартира его на пятом этаже панельной девятиэтажки поразила Марину такой стерильной чистотой, какую она предполагала только в больнице, а никак не в жилище одинокого мужчины. Чувствовалось, что хозяин любит свой дом и в свободное время уделяет ему много внимания.

– Проходи, – Георгий помог ей снять сапоги и шубу, провел в большую просторную комнату, служившую, видимо, гостиной.

Марина прошлась по бежевому ковру с высоким ворсом, бросила беглый взгляд на картину, изображавшую восход солнца в горах, на несколько фотографий под ней. Потом ее внимание привлек черный футляр, лежавший на низком столике. Тронув пальцем крышку, Марина подняла ее – внутри отливал золотом саксофон. «Да, он же говорил, что играет», – вспомнила она.

Георгий вошел в тот момент, когда она уже закрывала футляр, и Марина, резко обернувшись на звук, вдруг заметила тень недовольства, промелькнувшую на его лице.

– Прости, я не удержалась – никогда не видела саксофон так близко.

– Хочешь, я сыграю тебе? – предложил Георгий, беря ее за руку.

Он уже успел умыться и переодеться, и теперь благоухал туалетной водой, будившей у Марины воспоминания о проведенной с ним ночи. Не успев осознать даже, что делает, она прижалась к Георгию, спрятала лицо на груди и тяжело вздохнула.

– Ну, что с тобой? – ласково спросил он, поглаживая ее по волосам.

– Не знаю… у меня такое нехорошее предчувствие…

– Это все глупости, детка, с тобой ничего не случится.

«Детка»! Это слово обожгло Марину, ударило по нервам – так называл ее Малыш, только ему она позволяла. Даже Хохол не раз был бит по лицу за попытку присвоить это слово.

– Не называй меня так, – попросила она.

– Почему?

– Потому что я не хочу.

– А если хочу я?

– А мне все равно, чего ты хочешь. Будет так, как скажу я, – в голосе промелькнули те самые нотки, от которых прежде даже у неслабых мужиков сводило что-то внутри от предчувствия скорой беды.

Георгий внимательно посмотрел ей в глаза:

– Могу доказать, конечно, что будет иначе – но к чему? Смысл мериться силой воли? Или тебе непременно нужно быть первой и правой?

«О, а вот это уже Хохла напоминает – мол, я тебе на раз докажу, что круче, но да ладно, думай, что мне просто лень».

– Жора, не надо, – попросила она, опустив глаза, чтобы не выдать себя – едва сдерживалась от смеха.

– Прекрасно. Тогда, может, кофе? Ты ведь не торопишься? – поддел он.

– Я не тороплюсь. А еще ты обещал саксофон.

– Обещал – значит, будет.

Он вышел, а Марина вернулась на диван. Атмосфера этой квартиры почему-то оказалась ей близка, хотя обычно Коваль настороженно относилась к чужим жилищам. У нее всегда возникало ощущение, что она невольно становится свидетельницей чужой жизни, чужих тайн и секретов, чужих отношений, вздохов, слез, веселья. Чужое не вызывало интереса, никогда не вызывало, скорее – наоборот. Но здесь, в этой квартире, Марине почему-то было легко и свободно, как будто она провела в ней множество счастливых часов.

– Знаешь, дорогая, а в моей квартире кто-то был, – вдруг возник на пороге Георгий, и его слова заставили Марину вздрогнуть:

– Почему ты так решил?

– Потому что кое-какие предметы сдвинуты со своих мест. Я не был дома довольно долго, у того, кто сюда входил, имелось время на тщательный неспешный обыск. Я не ночевал здесь несколько ночей и сейчас впервые заехал.

Марина внимательно смотрела в глаза мужчины и не могла понять, что именно ее сейчас так беспокоит. Но ощущение какой-то недоговоренности ее не покидало.

– Жора… а ведь ты скрываешь от меня что-то, – проговорила она, наблюдая за реакцией.