Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие

– Здорово, Мишаня! – бухнул он, тяжело дыша, и Ворон, уронив на стол очки, воззрился на нежданного гостя:

– Ты?! Хохол, ты?! Откуда?!

– Не до политесов мне! Помоги!

Ворон справился с первым шоком и растянул тонкие губы в ухмылке:

– Ну, не вопрос! Как только в этом городе появляется Наковальня, так сразу начинаются проблемы! Надеюсь, с ней все в порядке?

Хохол смотрел на него мутными от тревоги глазами.

– Неужели ты думаешь, я пришел к тебе сотню перехватить?! Конечно, не в порядке – увезли ее, видимо, в контору. – И Женька вкратце изложил все, что случилось сегодня.

Ворон слушал, не перебивая, только покусывал дужку очков и все буравил Хохла острым, пронзительным взглядом. Он чувствовал, Женька недоговаривает что-то, и смерть здешнего телохранителя Коваль явно связана с чем-то еще – раз не Хохол своими кулачищами спровадил бедного мужика на тот свет, а какой-то снайпер. С Хохлом все ясно – за свою Наковальню тот готов был зубами рвать. Но снайпер… Тут не в ревности дело. И Хохол, судя по всему, либо молчит об этом, либо просто не в теме.

– Так я не понял – ее зачем в управу-то потянули?

– Она меня собой закрыла. Как только этот фраер на снег улегся мозгами раскидывать, Маринка меня за руку – и поволокла в квартиру. А сама потом вернулась.

– Вы идиоты, что ли? Прямо во дворе рамсили?! Да тебя из любого окна срисовал кто угодно – с твоей-то вывеской приметной! Вызвал же какой-то доброхот ментов почти сразу! – взревел Ворон. – И ты после этого еще и на тачке без документов ко мне приехал?! У тебя что – от забугорной жизни в башке черви завелись?!

– Скажи, что мне было делать! – огрызнулся Хохол. – Не во дворе – в гаражном массиве, я что – пацан тебе, что ли?! А ты не хуже моего Маринку знаешь – шокером в шею, на засов закрыла, я пикнуть не успел!

– Голуби влюбленные! – покачал головой Мишка и взял телефон. – Сейчас выясним, что там с твоей красючкой.

Хохол прилип к стене и боялся даже дышать – ему казалось, если человек на том конце услышит хоть звук, непременно случится что-то непоправимое. Ворон задавал вопросы аккуратно, ровным тоном, чтобы не вызвать ненужного интереса у того, кому он звонил.

– Да? А-а. Ну, спасибо. Ты заезжай, если что – в баньке попаримся, – завершил он разговор и положил телефон на стол.

Хохол с надеждой смотрел на Ворона, но тот медлил, не зная, как преподнести новость взрывному и неуравновешенному Женьке.

– Ну?! – не вынес Хохол, и Ворон со вздохом выдавил:

– Хреново дело-то, Жека. На трое суток закрыли ее. Да ты не кипи, обойдется – она ж, я как услышал, там не при делах?

– Ты не понимаешь! – вцепившись в волосы, прохрипел Хохол. – Не понимаешь, да?! Они ведь сейчас пальцы откатают ей – и все! В картотеке-то явно они есть! Ее ж не раз на кичу-то закрывали!

– Не кипешуй! – жестко велел Ворон, водружая на нос очки. – Решим сейчас.

Хохол упал в кресло и закрыл глаза. Разбитые костяшки пальцев вновь сочились кровью, но он не замечал ни этой крови, ни боли. Порванная бровь запеклась коркой, выбитый зуб справа висел на каком-то честном слове, и Женька двумя пальцами рванул его.

– Ты, стоматолог! – хмыкнул Ворон, роясь в записной книжке. – Кровищей мне тут все залил.

– Мишка, я тебя прошу – давай без базара, а? Помоги Маринке, и я ее увезу.

– Твоя Наковальня – как малярия, постоянно возвращается. Слышал, как ровно у нее с племяшом-то вышло? Жена у Кольки оказалась еще большая дура, чем он сам, заглотнула наживку – не подавилась даже. Но Наковальня – голова-а! Такую схему простую придумала, глупее вроде и не сыщешь, а вон гляди – все прошло, как ей надо. Денежки все на счету, теперь осталось только их снять – и поминай, Коленька, как тетку звали. Жаль, не узнает, мерзавец…

Хохлу все это было сейчас совершенно неинтересно, и треп Мишки только раздражал.

– Да я-то откуда знаю? Ты ж ей помогал мутить тут что-то. Она мне даже не сказала.

– Эх, жизнь семейная, да, Хохол? – хмыкнул Ворон. – Кто б раньше сказал, правда?

– Да отвали ты! – рявкнул Женька, совершенно не заботясь о том, как подействуют его слова на Ворона.

Авторитетный вор мог и осерчать на подобное поведение, но Хохлу сейчас было не до политесов и не до забот о собственной шкуре – Марина находилась в кабинете следователя, а зная ее непростой характер, Женька вполне допускал самое худшее развитие событий, и каждая минута промедления весила, как вагон золота.

Ворон набрал какой-то номер и, когда ему ответили, выразительно посмотрел на Хохла, предлагая тому выйти из кабинета. Однако Женька даже с места не сдвинулся, и Ворону пришлось разговаривать при нем. Он просил кого-то о содействии и обещал «разойтись хорошо и не обидеть». Разговор был явно напряженным, потому что Ворон краснел, как рак, и то и дело прикладывал ко лбу платок, убирая испарину. Хохол не вслушивался в текст – его это не волновало, да и какая разница, какими именно словами будет достигнут нужный результат, главное ведь – чтобы Марина вернулась.