Инкуб

– А почему вы не отправили его в клинику? – возмутился Кобяков. – Он мог нас всех перестрелять, приняв за диких животных.

– Не утрируй, Эдуард, – поморщился Завадский. – И там, на охоте, и здесь, в обычной жизни Валентин Васильевич вел себя вполне адекватно. Мне и в голову не приходило, что у него могут быть какие-то проблемы. Все решения, принимаемые им в сфере бизнеса, казались на редкость разумными. В последние два года мы расширили сеть продуктовых магазинов в полтора раза. Прибыль росла как на дрожжах. Если бы все наши управленцы были столь же безумны, Россия давно бы вышла на первое место в сфере экономики. Причем это не шутка, Эдуард, это факт!

– Расстройство Валентина Васильевича касалось интимной сферы, – пояснил профессор. – Причем он и здесь контролировал себя. Во всяком случае, мне так казалось. Он сознавал, что его подозрения по адресу бывшей жены и сына могут оказаться болезненным наваждением. Именно поэтому он пригласил на охоту меня. Я должен был либо подтвердить, либо опровергнуть его сомнения на их счет. К сожалению, стрельба началась раньше, чем я достиг холма.

– Я стрелял, – признался Кобяков, – но не в женщину, а в волчицу. Клянусь!

Собственно, стрелял Эдуард на шорох, как и все прочие непутевые охотники. Однако Кобяков был абсолютно уверен, что его компаньоны по жестокой забаве преследуют именно хищников. Обнаруженная на холме мертвая женщина стала для него лично неприятным сюрпризом, и это еще мягко сказано. Он буквально ошалел тогда от ужаса и от ощущения непоправимой беды. Даже несчастный случай на охоте мог погубить его карьеру, не говоря уже о предумышленном убийстве. Допустим, повел он тогда себя не слишком достойно, но ведь и другие в ту страшную ночь смотрелись ничуть не лучше.

– Надеюсь, вы не собираетесь передавать диск правоохранительным органам, Аркадий Савельевич? – на всякий случай полюбопытствовал Кобяков.

– Я пока еще в здравом уме, Эдик, – поморщился Завадский. – Человек явно не в себе и его откровения только запутают следствие. Как вы думаете, профессор?

– Абсолютно с вами согласен, – тряхнул Попеляев благородной сединой. – Что касается меня, то я врач и просто обязан блюсти профессиональную тайну. Тем более, что истинный убийца Маргариты Мартыновой уже изобличен, более того признал свою вину и чистосердечно раскаялся в содеянном. Я присутствовал на процессе.

– Тимонин действительно был сатанистом? – спросил заинтересованный Завадский и тут же, спохватившись, добавил: – Прошу к столу, господа.

Кобяков столь стремительно ринулся к пище телесной, что вызвал улыбку на чуть подкрашенных губах хозяйки. Впрочем, волчий аппетит Эдуарда скорее порадовал Елену Семеновну, чем огорчил, тем более что Завадский с Попеляевым, увлеченные разговором, большого интереса к еде не выказали. Профессор рассказывал о процессе над сектантами. Однако, по его словам, Тимонин казался скорее романтиком и археологом – любителем, чем глубоко верующим человеком.

– Но ведь говорили о жертвоприношении? – припомнил события двухлетней давности Кобяков.

– Досужие сплетни, – пожал плечами Попеляев.

– А как же серебряная пуля?

– Скорее всего, это тоже выдумка, во всяком случае, на суде о ней даже не упоминали. Тимонину вменили в вину неосторожное обращение с оружием, повлекшее смерть человека.

– А карабин, из которого убили несчастную, действительно принадлежал ему? – спросила Елена Семеновна.

– У суда на этот счет не возникло ни малейших сомнений, – ответил Попеляев. – У меня, признаться, тоже.

Зато у Кобякова сомнения возникли. Что и неудивительно после сегодняшних откровений Валентина Васильевича. Брагинский вполне мог подбросить свой карабин простодушному юноше, а то и просто заплатить ему за нужные признания в суде. В любом случае, Брагинский поступил мудро, что говорило скорее в пользу его здравомыслия, чем психического расстройства. Бизнесмен действовал в критической ситуации на редкость хладнокровно и расчетливо в отличие от своих партнеров, впавших тогда в панику, граничащую с истерикой. Ну и кто после этого псих?

– У Брагинского больше не было детей? – спросил Завадский у Попеляева.

– Насколько я знаю, Кирилл его единственный ребенок. Юноше сейчас лет семнадцать, по-моему.

– Вы его видели?

– К сожалению, нет, – развел руками профессор. – Я даже не знаю, был ли он в ту роковую ночь на холме.

– А если был, то вполне мог заподозрить своего отца в предумышленном убийстве? – жестко спросил Завадский.

– Мог, – не стал спорить профессор, поднимаясь из-за стола. – Прошу прощения, господа, но я вынужден вас покинуть.

– Я вас провожу, Семен Александрович.