Инкуб

– По закону я обязан это сделать, – поморщился следователь. – Хотя, с другой стороны, ни заявлений, ни прямых улик у нас нет. К тому же едва ли не все фигуранты этого дела мертвы. Зато могут разгореться нешуточные страсти, чреватые грандиозным скандалом и большим грязным пятном на репутации области.

– В общем – потребуются расходы, – констатировал Верещагин.

– Надо заплатить за молчание милиционерам, – кивнул Страхов.

– Сколько? – насторожился Завадский.

– Пятьдесят тысяч долларов, – назвал цену следователь.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Аркадий Савельевич. – Я передам вам деньги завтра наличными. А это барахло следует вывезти из подвала на свалку. Если вы, Валерий Игоревич, не возражаете, то я завтра пришлю сюда людей.

– Бога ради, господин Завадский, мне лишние хлопоты ни к чему.

Тимонин дал согласие на встречу с Кобяковым, но поставил ряд жестких условий, которые последнему пришлось принять. Эдуард не очень уютно чувствовал себя в глухом переулке, забытом не только Богом, но и правоохранительными органами. Хотя место нельзя было назвать безлюдным. Вот только жизнь здесь протекала по своим, непонятным областному чиновнику законам. Эдуард в юные годы числился пай-мальчиком, то есть не курил марихуану и уж тем более не баловался более серьезными наркотиками. За те пятнадцать минут, что он простоял под развесистым кленом, к его «Хонде» четырежды подходили озабоченные люди, с предложениями закурить или уколоться. Кобяков нервничал и злился на Тимонина. В конце концов, могли бы просто посидеть в кафе или ресторане, разумеется, за счет приглашающей стороны. Но этому идиоту захотелось поиграть в шпионов. Конспиратор хренов! Эдуарду очень бы хотелось знать, чего так боится бывший зэк, отсидевший два года за убийство.

– Николай Евгеньевич, – назвал себя незнакомец, неожиданно подсевший на заднее сидение «Ауди».

– Кстати, а почему только два?

– Повезло, – спокойно отозвался Тимонин. – Могли бы влепить пятнашку за отягчающие обстоятельства. К счастью, совпали наши со следователем интересы. Я признался в непреднамеренном убийстве, а он изъял некоторые компрометирующие меня улики.

– Вы имеете в виду серебряную пулю?

– Именно, – кивнул Тимонин. – Если бы она всплыла в ходе процесса, то мне вполне могли бы приписать проведение сатанинского обряда с человеческими жертвоприношениями, а это, как вы понимаете, совсем другой расклад.

Кобяков обернулся, чтобы рассмотреть собеседника. Тимонину вряд ли было больше двадцати пяти лет, ростом Бог его не обделил, а скромная жизнь за государственный счет позволила сохранить фигуру. Что касается глаз, то их прикрывали темные очки и козырек кепки, надвинутой на лоб.

– А почему вы прячетесь? – удивился Эдуард. – В конце концов, я видел фотографию в деле и без труда могу вас опознать в случае надобности.

– Я не от вас прячусь, Кобяков, – сверкнул зубами из полумрака Тимонин. – Вы деньги принесли.

– Пять тысяч долларов лежат рядом с вами в пакете. Можете их пересчитать. Только не вздумайте шутить, Николай. В случае нужды, я вас из-под земли достану.

– Какие могут быть шутки в моем положении, Эдуард, – отозвался бывший зэк, шурша купюрами. – Я прекрасно знаю, с кем имею дело, и охотно отвечу на все ваши вопросы.

– Вы боитесь мести сына Мартыновой?

– Нет, с чего вы взяли? – удивился Тимонин. – Киря отлично знает, что я не убивал его мать. Карабин мне подбросили. И я даже знаю, кто это сделал, но о покойниках либо хорошо, либо ничего.

– Вы действительно поклонялись Сатане?

– Господь с вами, Эдуард. Я же образованный человек, у меня три курса университета за плечами. Вы слышали о манихеях?

– Вроде секта какая-то, – не очень уверенно отозвался Кобяков. – Но ведь это было давно.

– Вот именно, – хмыкнул Тимонин. – Но я исходил из того, что все новое, это хорошо забытое старое. Так вот большинство манихеев считало, что Демиург, создавший ведомый нам мир, есть Властелин царства тьмы, враг высшего и невыразимого Бога. Они близки друг к другу по силе и полноправны в своих владениях, вместе с тем между ними идет постоянная война. Символом истинного, но невыразимого Бога является Змей. Демиург почитался олицетворенным злом, искусителем, а Змей выступал воплощением добра. Поскольку Создатель, Бог Ветхого Завета, – искуситель, то соответственно все, что он предписывает в Писании, является злом и наоборот, все, запрещаемое им, есть добро. Каин и прочие восставшие против Бога объявлялись героями, достойными подражания. Единственным праведным апостолом у манихеев считался Иуда Искариот.

– Но ведь это же христианство, вывернутое наизнанку, – удивился Кобяков.