Инкубья дочь

А все матушка! С детства боялась за дочкину судьбу, страховалась, как могла, и свободолюбивый Змейкин характер принимала всегда за бесстыдство наследственное. Вот падре Германа и попросила помочь, а он рад стараться – вредный старик! Будь его воля – вообще бы парней с девчонками по разным краям деревни рассадил. По клеткам. А между клетками стену поставил! И теперь приходится щеголять в этом глупом поясе, хорошо, хоть не видно под платьем. А еще хорошо, что он светлой силой заклятый и проявляется только при чужом прикосновении или собственном, не целомудренном.

Раньше поясок раздражал. Шутка ли! Второй подобный во всей Ланьей Тиши имелся только у мельниковой Луски, девы неразборчивой, глуповатой и помолвленной с «ценным» городским женихом, что уже второй год обещался забрать красавицу в свои «райские кущи». Хороша компания!

Сегодня Змейка не сердилась. Именно сегодня наличие пояса целомудрия было как нельзя кстати. Соблазняй кого хочешь и как хочешь и ничего тебе от этого не будет. И пусть этот кто-то хоть слюнями обкапается, хоть от досады лопнет!

Девушка прислушалась – на дворе мать что-то растолковывала упрямой злой козе, кажется, уговаривала ту подоиться.

Время есть! Змейка бесшумно откинула крышку большого сундука, раскопала до самого дна тряпье и вытянула наружу сверток. Оглядевшись по сторонам, будто воровка, развернула добычу и, вернувшись к зеркалу, с восторгом приложила к себе. Сорочка, тоненькая, прозрачная, нежная. Такая красивая – глаз не оторвать! Кружева аккуратные и немного жуткие – увитые тернами черепа. Непростой рисунок, и сорочка непростая. Подарок отца. Для мамы…

Змейка посомневалась еще пару секунд и решилась. Натянула на себя неземную красоту. Мать ведь все равно не узнает. Она волшебную вещицу давно на дно сундука запрятала, с глаз долой – из сердца вон. Не вспомнит. Точно не вспомнит.

Затаив дыхание, Змейка накинула дивный наряд, сразу ощутив себя жутко взрослой и соблазнительной, а еще коварной. И неуловимой. Почти всесильной.

Мать, кажется, договорилась с козой. Дочь подхватила с полу панталончики и платье, принялась спешно натягивать на себя. Чуть распустив шнуровку на вороте, прикрыла все сверху летним жилетом, цветастым и легким. Готова! Хороша, как никогда! Можно и к исполнению коварной задумки приступать.

***

Главный праздник лета – Летник – в Ланьей Тиши справляли в середине Июня, когда солнце стояло в зените, щедро раздаривало свет и тепло. Купались в этом свете серые дома и будто становились новее и ярче. В садах наливались первые ягоды, алые и сочные. И девушки наливались, а вернее раздевались – сбрасывали до осени меховые накидки и длиннорукавые теплые платья.

В больших городах Летника не праздновали, что уж говорить о столице, там подобные гулянья считались моветоном. Да и Святая Церковь народные традиции не особо жаловала – кто знает, что все эти древние действа значат и не навлекут ли беды?

Чету было плевать на предрассудки – праздники он любил. В особенности те, где столы ломились от выпивки и еды, а полы от танцев. Конечно, удариться в загул Святому Ныряльщику не позволяла должность, но это в городе, а тут, в глуши можно рискнуть и слиться с толпой, авось не заметят. И Чет рискнул, стараясь делать это как можно аккуратнее.

В этом году столы стояли не на площади, а возле дома старосты, там, где дорога расходилась вширь. На кустах сирени, что выбивались из палисада, висели на шнурках круглые глиняные фонарики со свечками внутри.

В праздничном меню нашлось много еды и выпивки, а поблизости много лишних глаз, ртов и ушей. Именно поэтому Чет благоразумно и демонстративно выбрал чашку для чая. Уже потом, под шумок, он налил в нее грог – благо, от чая не больно-то отличишь.

Селяне расселись по местам. Нарядные, важные. Лучшие тряпки, небось, надели! Даже забавно. Мужчины в костюмах и при жилетах по городской моде, что была последней лет 10 назад. Про баб вообще говорить нечего – шляпы с перьями и белые передники. Где они взяли все это? Чет готов был пожать руку тому купцу, что втюхал местным модницам подобное.

Хотелось уже поесть, но падре некстати начал проповедовать. Вот ведь! Проповедь – это хуже перьев и шляп. Однозначно хуже.

Чет потихоньку прихлебывал грог, слушал вполуха и скучал. За всю свою жизнь он прослушал, наверное, сотни проповедей, и ни одна из них не была интересной. Хотя теперь, наблюдая, как неумело падре Герман пытается притянуть языческий праздник к священной морали, счел это даже забавным. Он даже зевать перестал и мысленно добавлял к каждой напыщенной фразе падре скептическое: «ага», «конечно», «прямо сейчас» или «да черта с два».

Он бы и дальше продолжал эти безмолвные препирательства, но отвлекся. На место, что пустовало по правую руку от Чета, кто-то шумно опустился и вздохнул глубоко. Судя по оглушительному шебуршанию, перезвону вилки о тарелку и призывным придыханиям, Ныряльщик сообразил, что обращаются к нему.

– Господин Ныряльщик, – подтвердил догадки нежный голосок, – как продвигается ваше расследование?

– Неплохо.