Инквизитор

— Если я вам понадоблюсь, тюремщик вызовет меня. Если будет нужен священник, я его приведу.

И, утешив ее многими другими заверениями, я ушел. Я обнаружил пропавшие вещи в жилище Понса; их отправили в караульную, равно как ведро воды и миску супа. Я поговорил с каждым из наших сторожей, втолковав им, что если женщин будут бить, обижать или чинить им ночью какие-нибудь неудобства, то гнев Божий обрушится на виновника сих преступлений. Затем я отправился в Палату, где застал Дюрана и брата Люция, сидевших в скриптории.

— Отец мой! — воскликнул Дюран. Он развалился за столом Раймона, подставив под голову одну руку, а другой лениво перелистывая страницы реестра, лежавшего перед ним.

Люций чинил перо.

— Где отец Пьер Жюльен? — спросил я, отмахиваясь от их приветствий. — Он пошел к службе?

— Отец Бернар, мы не видели его целый день, — отвечал Дюран. — Он велел мне быть на месте, но самого его нет.

— Так где же он?

Дюран пожал плечами.

— Не заболел ли он? Вы получали от него известия?

— Да, отец мой. — Нотарий, казалось, внимательно изучает мое лицо; наверное, печать дорожной усталости привлекла его внимание. — Когда прибыл Жордан, я послал записку в обитель, и ответ был от отца Пьера Жюльена. Он велел нам ждать.

— Когда прибыл Жордан? — Я ушам своим не верил. — Вы хотите сказать: Жордан Сикр!

— Да, — ответил Дюран.

— Он здесь?

— Да, отец мой. Он прибыл этим утром. Но с ним еще никто не разговаривал.

— Значит, я буду первым. Брат, будьте добры, найдите Симона и Беренгара. Дюран, пожалуйста, приготовьте все необходимое. Вы мне понадобитесь. Нужно будет записывать.

Взглянув в окно, я заметил, что уже совсем поздно, и подумал, что придется как-то объяснять свое отсутствие на вечерней службе.

— Жордана можно допросить в комнате отца Пьера Жюльена, — продолжал я, — раз сейчас там никого нет. Я поговорю с Понсом. Это весьма своевременно.

— Отец мой…

— Что?

Дюран смотрел на меня, нахмурив брови. Наконец он произнес:

— А вы все еще… как бы сказать… я думал…

— Что?

— А вы разве не сложили свои полномочия?

Я поспешил заверить его, что если бы меня уволили из Святой палаты, он бы первым узнал об этом. И с этими заверениями я отправился расспросить Понса о Жордане Сикре.

Тюремщик сообщил мне, с угрюмым презрением, что Жордан содержится в подвале. С ним прибыло адресованное мне письмо. Теперь оно находилось у брата Люция. Стражники Жордана — четверо каталонских солдат — уже успели отбыть из Лазе. От отца Пьера Жюльена не поступало пока никаких распоряжений относительно заключенного.

Если он мне нужен, то я могу с ним повидаться. И вот ключи.

— Еще мне понадобится охранник.

— Но только не с Жорданом. Он закован в кандалы по рукам и ногам.

— В этом есть необходимость?

— Он знает эту тюрьму, отец мой. Некоторые из стражников — его приятели. Но вам, конечно, лучше знать.

Как же он был зол! Решив про себя, что он поступает неразумно, я отвернулся, даже не поблагодарив его. Но, вспомнив еще одно важное дело, я снова обернулся к нему.

— Кто-нибудь говорил с Жорданом?

— Я сказал ему, что он гнида.

— Но велись ли продолжительные разговоры? Может быть, ему передавали сплетни?

— Нет, насколько мне известно.

— Хорошо.

Я знал, что на допросе можно будет добиться большего, если заключенный находится в неведении относительно последних событий в Святой палате. Я также знал, что, проводя допрос в подвале, я подвергаюсь меньшему риску. И посему я вернулся в скрипторий, сообщил Дюрану о том, что передумал, и стал искать на столе брата Люция письмо из Каталонии.

Оно было написано епископом Лериды, который, при участии судебного пристава, арестовал Жордана Сикра и конфисковал его имущество. В письме сообщалось, что преступник жил под чужим именем; что он обвинил некоторых из своих соседей в ереси; также он упоминал совершенного, сбежавшего некогда из моей тюрьмы, бывшего жителя провинции Лерида, но теперь, к несчастью, скрывшегося.

Я на миг задумался о том, где теперь С. Где бы он ни был, я желал ему добра.

— Отец Бернар!

Я поднял голову. Дюран все еще сидел сгорбившись за своим столом, с аккуратно выложенными на нем перьями и пергаментом. Пока он скреб свой небритый подбородок, я ждал.

— Отец, я должен сказать вам, — проговорил он. — Брат Люций стал очень небрежен в работе.

— В работе?

— Взгляните. — Он привлек мое внимание к стопке листов на полу, приготовленных для переплета. Дюран указал на размер и неровность букв и на ошибки, встречающиеся в тексте. — Видите — hoc вместо haec[103], как будто он не знает разницы.

— Да. Я вижу. — Я увидел и был поражен увиденным. — Но раньше он был такой аккуратный!

— Но не теперь.

— Да уж. Это очевидно. — С чувством стыда я вернул оскорбительный документ собеседнику. — Это весьма прискорбно. Мне следовало раньше обратить на это внимание.

— Но вы были заняты другими делами, — ответил Дюран (что было проявлением великодушия с его стороны). — Это замечаешь, только если работаешь вместе с ним.

— Пусть даже и так… — я на мгновение задумался. — А вы не знаете причин, которые могли бы вызвать подобные перемены?

— Нет.