Затем я сказал ему, что хочу до захода солнца посетить форт. Он предложил сопровождать меня, чтобы указать место, где произошло убийство, и я с готовностью принял его предложение. Дабы он не отставал от нас, я распорядился, чтобы кто-нибудь из моих стражей уступил свою лошадь кюре, а сам остался в деревне до нашего возвращения. Не успел я договорить, как всадник по правую руку от меня соскочил с седла. Позднее я подумал, что этому, вероятно, способствовал избыток красивых девушек в Кассера. После недолгой предотъездной суматохи, которую я не стану живописать, мы тронулись в путь, пока солнце на западе стояло еще высоко. Таинственным образом, во время нашей стоянки в Кассера, многие солдаты разжились хлебом и солониной, коими щедро одаряли тех, кто был не столь проворен и удачлив. Я невольно представил себе, что еще они смогут получить ночью в амбаре Бруно Пелфора.
Я уже описывал тропу, ведущую в форт. И каменистые рытвины, и нависающая листва казались мне зловещими, таящими угрозу, хотя я понимал, что чувства мои вызваны знанием о том, чему они стали молчаливыми свидетелями. Было очень тепло; в тяжелом тусклом небе не было ни облачка; птицы умолкли. Жужжали насекомые, скрипела кожа. Время от времени кто-нибудь из солдат сплевывал или рыгал. Никто не имел особого желания разговаривать: трудность подъема требовала сосредоточенности.
Я без подсказки узнал место смерти отца Августина, когда мы его достигли, потому что кровь была все еще видна. Множество темных пятен до сих пор отчетливо проступали из-под пыли и сухих листьев благодаря не столько своему цвету, сколько очертаниям: капли и мазки, лужи, брызги и струи. От вида этих следов и слабого, но явственно различимого запаха разложения приуныл даже мой кортеж. Я спешился и прочитал молитвы; отец Поль последовал моему примеру. Остальные остались сидеть верхом, неся дозор. Однако наши страхи оказались напрасны — никто на нас не напал по дороге к форту. Никто даже не появился из леса, чтобы поглазеть на нас или поприветствовать нас. Похоже, мы были совершенно одни.
Форт показался внезапно, поскольку, чтобы достигнуть его, приходится подниматься по склону крутого холма, срезанного поверху и образующего треугольное плато. И на этом плато, в окружении высоких вершин, расположен форт. Он стоит посреди заросшего пастбища, довольно далеко от края площадки, где кончается тропа. И потому сокрыт от глаз путника, пока тот не заберется наверх.
Тогда взгляду его предстают развалины каменной стены вдалеке, с зияющим проломом на месте ворот. Внутри находится нечто вроде двора, который окружает не укрепленную башню, но очень большой и запущенный дом. Хотя кровля почти везде обвалилась, в подтверждение того, что дом обитаем, в небо над ним поднимался дымок. Человеческое присутствие выдавали и куры, бродившие по разбитому двору, и одежда, развешанная на низкой стене, которая, вероятно, когда-то принадлежала амбару — прежде чем он развалился. Остатки других построек все еще были видны у наружной стены. Без сомнения, эта ферма некогда была богатым и процветающим хозяйством.
Что она представляла собой на тот момент, я затруднился определить с первого взгляда. Несмотря на признаки обнищания, она не имела позорного облика приюта прокаженных или пастушьей хижины. Одного взгляда было достаточно, чтобы заметить, что кто-то метет двор вокруг дома и усердно возделывает сад, растущий у южной стены. Куры были откормленные. Вокруг не было ни старых костей, ни ореховой скорлупы под ногами, ни запаха нечистот. Более того, воздух был наполнен ароматом разнообразных трав, разложенных сушиться на солнце. Он благоухал той непостижимой, почти ликующей свежестью, которая, кажется, происходит от близости гор.