Инквизитор

Нгури сидел в центре комнаты, его верхнее туловище слегка раскачивалось, а зубы отстукивали негромкое эхо щелканья его соплеменников, едва слышимое сквозь толстые стены теплицы. Бледные отростки свисающих корней касались его головы, осыпая теплыми светящимися капельками плотную шкуру и усиливая природный запах тела.

Продолжая щелкать задними зубами, Нгури обратился к Тори своим глубоким голосом:

— Нгои умер.

— Как? — прошептала Тори.

— Разорван почти надвое, — мрачно ответил Нгури.

— Змеей осанг?

— Нет, — покачал головой Нгури.

На момент он прекратил щелкать. Тори не могла различить ритма далеких щелчков, но Нгури приподнял туловище, внимательно прислушиваясь. Когда он возобновил щелканье, Тори услышала новый элемент в уже знакомом ритмическом рисунке: «Нгои из Нгенги, бригадир, почтенный отец, брат и сын, отличный друг, свет радости».

Пока не кончится траур, семья Нгои и его друзья должны были добавлять новые слова к тексту оплакивания, который поет клан. Тори узнала большинство обычных хвалебных эпитетов в адрес усопшего стромви, но ее удивляла их краткость и малочисленность. Эпитафия Нгои была бледной тенью стандартного стромвийского причитания.

— Его тело усеяно следами резцов стромви, — сказал Нгури, отрывая Тори от размышлений.

«Если преступление совершено стромви, инквизитор не будет допрашивать меня», — мелькнуло в голове Тори. Убедив себя в личной безопасности, она устыдилась эгоистических инстинктов, вызывавших у нее отвращение.

— Стромви никогда не убивали своих собратьев, — произнесла она вслух.

— В наших летописях об этом не сказано, — согласился Нгури.

Тори вспомнила комментарий странного гостя-соли о том, что стромви подвергают опасности гармонию своего мира, тесно сотрудничая с Бирком. Тогда она не поверила, что это может относиться к Нгури, Нгете и другим ее друзьям-стромви, но теперь эти слова назойливо вертелись в голове.

— Я скорблю вместе с вами, Нгури, — промолвила Тори, отгоняя терзавшие ее сомнения. — Могу я чем-нибудь помочь?

— Что вы знаете об инквизиторах? — спросил Нгури, казавшийся необычно скованным.

Испуганная Тори ответила вопросом на вопрос:

— А что можно знать об инквизиторах? Это адепты Сессерды, которые исполняют свой гражданский долг, проводя в жизнь закон Консорциума. Они почти всегда калонги. Инквизиторы видят всю правду и осуществляют правосудие.

— Я задал вопрос, а вы вместо ответа перечислили то, что известно каждому младенцу в Консорциуме, — с презрением бросил Нгури, но в его голосе слышалась мягкая вибрация, красноречиво свидетельствующая о чувстве горя. Черные глаза прищурились под внешними веками, и он наклонился вперед, чтобы лучше видеть Тори. — Никто из моего народа никогда не сталкивался с серьезным расследованием, так как у нас не было преступлений, которые требовали бы правосудия Консорциума.

Тори не хотелось отвечать, но любовь к Нгури и жалость к его народу заставили ее испуганно прошептать:

— Меня допрашивал инквизитор. — Эти слова были ближе к правде, чем любые, которые она произносила на упомянутую тему в течение нескольких спанов. Тени ее обмана смеялись над ней: «Много вопросов — одно преступление. Нет окончательного решения, за исключением факта редкости моего случая».

— Расскажите, — настаивал Нгури.

— Как правило, приходит только один инквизитор. Он задает вопросы, а вы отвечаете. Иногда инквизитор просто наблюдает за вашей жизнью. Это безболезненный процесс. — Тори пожала плечами, пока насмешливый голос у нее в голове заканчивал фразу: «Если не считать боли, причиняемой вашей душе». — Инквизиторы очень компетентны в своей профессии. Существует очень мало видов, реакции которых они не могут прочитать вдоль и поперек. Поэтому закон Консорциума так долго и успешно действует среди самых разных видов, а калонги стали главными законодателями. — Она знала, что голос выдает ее, но надеялась, что Нгури припишет это сочувствие его горю.

Черные глаза Нгури, теперь прикрытые только молочно-белыми внутренними веками, защищавшими от смолистого воздуха, внимательно изучали Тори. Она молилась про себя, чтобы Нгури не спросил, почему ее допрашивали калонги, так как ей не хотелось лгать.

— Благодарю вас, Тори, — сказал он наконец. — Вы меня успокоили.

Однако в его голосе не ощущалось успокоения. Нгури снова стал раскачиваться, следуя ритуалу оплакивания. Глубина его горя вызывала у Тори тревогу за него, за его народ, за ферму Ходжа и за саму себя. Нгури был самым старшим и самым уважаемым — его должны допросить первым. Но в таком состоянии ему будет нелегко предстать перед инквизитором.

— У вас есть какие-нибудь подозрения насчет того, кто мог убить Нгои? — спросила Тори, зная, что инквизитор обязательно задаст этот вопрос.

— Нет, — кратко ответил Нгури.

— Кто-нибудь выражал к нему гнев? — настаивала Тори.

— Только я, — тихо произнес Нгури. — Я обвинил его в том, что он ценит Калема выше собственного народа.

— Никто не сможет представить вас в роли убийцы.

К удивлению Тори, Нгури сердито щелкнул резцами.