Инквизитор. Акт веры

Старик с раннего утра трудился в поле. Это был тот самый старый рабочий, который предсказал женскому монастырю Босых кармелиток ужасное будущее. Он уже прошел четыре межи и остановился, дабы промочить пересохшее горло легким вином из оплетенной лозою бутыли, которую каждое утро давала ему с собой старуха жена. Стоя у дороги и неторопливо попивая кисловатое вино, старик размышлял, стоит ли проходить еще две межи перед обедом или уже пора дать отдых волу, такому же старому, как он сам. При этом глаза работника блуждали по горизонту, ярко освещенному солнцем, коим славилась Кастилия, пока не остановились на небольшом черном силуэте, вынырнувшем из-за холма и двигавшемся по дороге прямо в его сторону. Старик убрал подальше бутыль с вином и приставил к подслеповатым глазам загрубелую ладонь. Знойный воздух колыхал черный силуэт, который с каждым движением становился все выше и выше, словно само небо притягивало его к себе. Вскоре старику стало видно, что по дороге ехал всадник. Обычный всадник, ничего страшного, лишь одет он был удивительным образом, во все черное: черный камзол, черные ботфорты с широкими отворотами, черная шляпа с колыхавшимися в такт черными перьями, черные перчатки. Даже конь под всадником был иссиня-черным. В этом не было ничего предосудительного, однако на умудренного жизнью старика напал безотчетный страх. Он затрясся, во все глаза глядя, как всадник неторопливо и величаво приближается к нему, заломил соломенную шляпу и стал сгибаться все ниже и ниже.

Всадник поравнялся с чуть не вжавшимся в дорожную пыль стариком и остановился. Старик не смел поднять глаза, трясясь от страха.

– Позволь, старик, испить из твоей бутыли, – неожиданно раздался над ним приятный, но несколько глухой голос.

Старик подхватил вино и подал его всаднику. Пока тот пил, он нашел в себе смелость оглядеть незнакомца. Теперь старик заметил еще и то, что не было ему видно издалека, – ни на всаднике, ни на его великолепном коне не было ни единого украшения. Один лишь крест, вырезанный из кипарисового дерева, висел на шее.

– Спасибо, старик, – сказал всадник, напившись и отдавая обратно бутыль. – Как я понимаю, до Карабаса осталось рукой подать.

– Да, да, – закивал головою работник. – А вы в Карабас едете, стало быть? – осмелился задать он вопрос.

Внезапно из-за холма стали один за другим выплывать во множестве конные, а следом за ними потянулись, запряженные крепкими и ухоженными волами, две огромные повозки. Впереди этой кавалькады ехал юноша, держа упертое в седло древко огромного знамени. Знамя висело, скрывая свое значение. И тут откуда ни возьмись налетел сильный порыв ветра. Он подхватил дряхлую соломенную шляпу старика, не успевшего придержать ее рукою, смешал с дорожной пылью и метнул на знамя, которое сразу развернулось. Старик хотел было выругаться по поводу потерянного головного убора, но взор его упал на знамя, и слова застряли в горле. На огромном зеленом фоне красовался алый крест – символ Святой инквизиции.

– Да, старик, мы едем в селение, – мрачно сказал дон Хуан де Карабас и тронул своего великолепного коня шпорами в бока.

Старик, крестясь, провожал взглядом проходивших мимо всадников, число которых он насчитал ровно тридцать пять вместе со знаменосцем. Это были фамильяры – личная охрана недавно назначенного Великого инквизитора Кастилии. Следом за тридцатью пятью фамильярами мимо старика проехал на огромной кобыле, казавшийся великаном из-за своего роста, палач. Он опустил поводья и с довольным видом, совершенно неуместным на обычно зверской роже, поедал невесть откуда взявшийся круг сыра. То был самый знаменитый в Севилье палач и пыточных дел мастер Санчес, которого дон Хуан всегда возил с собой. За Санчесом следовали две большие повозки, в первой из которых ехали двое, сидевшие сейчас на облучке и мирно болтавшие о чем-то своем. Один, тот, что постарше, являлся правой рукою Великого инквизитора Хуана. Это был брат Бернар, отошедший от прямого участия в делах инквизиции и ставший ныне компаньоном или советчиком дона Хуана. Рядом с ним сидел брат Просперо, секретарь. В повозке, влекомой двумя волами, лежали заготовленные заранее листы бумаги для ведения протоколов, а также толстые бутыли, оплетенные, как и бутыль старика, лозою и наполненные тушью. Там же в мешках лежали связанные в пучки гусиные перья. Во второй повозке, плотно закрытой от посторонних взоров, везли все необходимое для ведения допросов. Специальные приспособления, инструменты, хитроумные пыточные станки – все из железа, тихо позвякивали внутри повозки, когда под колеса попадались камни. Замыкал шествие привязанный к повозке осел. Этот осел был настолько необычен, что старик еще долго вспоминал его, до самой своей смерти. Осел сей был альбиносом, с совершенно белой шкурой и розовыми глазками. За эту-то шутку природы его и взяли в Святую службу. На осле вывозили приговоренных к казни на площадь, где должно было совершиться аутодафе – сожжение на костре.