Роха поправил свою деревяшку под столом, потом допил махом вино, вздохнул и сказал:
— Знаешь, Фолькоф, жена у меня не из простых.
— При чём тут твоя жена? — полковнику вовсе не хотелось слушать байки про чьих-то жён, не до жён ему сейчас было, через полтора дня большое дело намечалось.
Волков замолчал, ждал, что там Роха ещё ему расскажет. И тот рассказывал:
— И вот, как поженился я с ней, так она меня и бранила, и бранила, и бранила: пьяница, говорит, бездельник, дурень бесполезный. Когда женился я, так у меня деньжата водились, а потом и закончились. Помню, в первую зиму без дров жили, а она на сносях была. Потом в плохой дом пришлось переехать… А она так бранилась, что я домой идти не хотел. Вот…
Полковник терпеливо продолжал слушать рассказ старого своего знакомца про его жену, хотя ему очень хотелось побыстрее поговорить с Агнес.
— А тут ты появился, — продолжал Скарафаджо, — и я сразу понял: вот его мне Господь послал. И так оно и было. Домишко теперь какой-никакой у меня свой, землицу, хоть и мало, но ты мне выделил.
— Не меньше, чем другим, — заметил кавалер.
— Не меньше, не меньше, — соглашался Роха, — я ж не спорю. А кроме землицы и деньжата появились, то ярмарку ограбим, то обоз у горцев отберём, я на эти деньги жене и платье хорошее справил из атласа, и серьги, и всякого другого прикупил… Башмачки там, юбки нижние… А главное, ты же меня к себе на обеды стал приглашать с женой, а она как с дочерью графа за одним столом посидела, так совсем другой стала. Слова дурного от неё не слыхал с тех пор, добрая стала. А как узнала, что я капитан, как стала капитаншей, так и вовсе стала ласковой. Когда я уходил с тобой на мужиков — не поверишь, я видал, как она плакала. По мне плакала.
Волков даже брови сдвинул, смотрел на Роху сурово:
— На кой чёрт ты мне всё это рассказываешь?
— Я просто сказать хотел, что тебя не брошу, знаю, что ты без офицеров остался: Бертье, Брюнхвальд, я… Рене один у тебя, в общем, если я нужен, могу роту взять какую, а не нужен, так к стрелкам своим вернусь.
— С офицерами дело дрянь, — отвечал кавалер, глядя товарищу в глаза и понимая, что тот ещё не излечился, — и с сержантами тоже, я рад, что ты вернулся, но тебе надо долечиться, сидишь весь мокрый от пота, а от больного какой от тебя прок? Ступай к монаху. Микстуры пей. Послезавтра до рассвета к реке пойдём.
— Форсировать надумали? На тот берег намылились?
— Генерал решил, я был против, — Волков поморщился.
— Ты мне коня дашь? Моего убили там на берегу.
— Так и другого убьют.
— А что делать, я ж на деревяшке много не напрыгаю.
— Ладно, найду тебе мерина старого, — Волков протянул товарищу руку для рукопожатия.
— Мерин мне подойдёт, авось не на смотр еду, — ответил Роха, пожимая его руку.
— Ты только вылечись, успей. Ты поставил себе палатку? Я пришлю к тебе монаха.
— Вилли уже распорядился, и насчёт палатки, и насчёт брата Ипполита… Фолькоф, ты не волнуйся, вылечусь, — обещал Скарафаджо, всё ещё не выпуская его руку. — Твой монах — он волшебник. Да и я ещё не стар.
Волков молча кивнул, он верил ему, он надеялся, что Роха прав, кавалер давно его знал и видел, что этот человек всегда был упруг телом и крепок, как молодой кабан.
Глава 9
Агнес сидела на постели, на ней лишь рубаха нижняя, и та сползла, плечи открыты, а перина взбита, как будто на ней дрались.
У девушки волосы растрёпаны, она свесила ноги на ковёр и рассматривала его узоры. Подле неё в волнах взбитой перины уютно лежал синий стеклянный шар. Она держала на нём руку.
Кавалер сразу, с одного взгляда, почувствовал неладное:
— Что?
Девушка взглянула на него и ответила:
— Да вот… Поглядела на обидчика вашего.
— И что? Видела его? Он лыс, с железной рукой, но руку я не видел.
— Лыс? Может, и лыс, может, и с рукой… Я думала, один он, — она явно не спешила рассказывать ему то, что узнала.
— Да говори ты уже. Что узнала про него? — произносит он с заметным раздражением.
— Ни лысины его, ни руки я не видала, — отвечает она, всё так же не спеша, — а видала я его жену.
— И что там за жена? — он не понимал, зачем он ему про какую-то жену, что говорить надумала.
А она тут поглядела на него так, что он сразу почувствовал беспокойство.
— Баба она не простая, — продолжала Агнес серьёзно, — заглянула в неё, как в колодец старый: темно, глубоко, холодно. Это не он, это она на вас морок наводила. Она знала всякий раз, когда и где вы появитесь. Она вашим людям глаза пеленой застила. У неё и стекло есть, а ему в него не заглянуть, думаю, что силой для того он не вышел. А вот она…
Теперь его беспокойство окрепло, он устало сел рядом с ней:
— Что, сильна баба?
— Тварь увидала меня…Не даёт смотреть за ними, я так и не высмотрела, где она прячется, — тихо и зло сказала Агнес. — Пыталась выглядеть её… Глаза у меня стало разъедать…
— И что же делать? — спросил Волков.
— Ночи дождусь, может, спать она ляжет. Тогда и найду её. Или ещё когда… Как получится.