— Сто пудов? Это… Это большие деньги…, - и, уже не пытаясь быть спокойным, он спросил, — а сколько же вам предложили эти мошенники?
— Доторговались до тридцати гульденов за пуд.
Казначей Его Высокопреосвященства считал в уме, наверное, лучше, чем Волков, он сразу всё подсчитал:
— За двести тысяч талеров Ланна они предложили вам всего три тысячи гульденов! Так они предлагают вам меньше половины стоимости вашего серебра!
— Да, кажется так.
— Истинные мошенники. Надеюсь, вы не дали им письменного согласия? — волновался монах.
— Я обещал им подумать.
— Это мудро. Вот что я вам предложу, друг мой, я предложу вам за сто пудов вашего серебра сто десять тысяч талеров Ланна и Фринланда.
— Сто десять тысяч? — Волков прикинул: да, это предложение было заметно весомее того, что предлагали банкиры. На тридцать тысяч серебряных монет больше.
— Только, — монах чуть поморщился, — я смогу расплатиться с вами не сразу. Я буду отдавать вам по двадцать тысяч монет в месяц.
«Ах, какой вы умный, святой отец, возьмёте у меня сто пудов серебра, и из него, на своём же монетном дворе, отчеканите своих же монет двести тысяч штук, и из этих монеток, потихоньку, будете отдавать мне долг в сто десять тысяч полгода. А может, и вовсе их зажмёте при надобности, или если я погибну на войне. А ещё банкиров называли мошенниками».
— Долго, мне деньги сейчас нужны, говорю же вам, у меня война большая предвидится, — отвечал Волков.
— Хорошо, сорок тысяч я вам за неделю соберу, если вы мне те двадцать пудов, что обещали, немедля передадите, — предлагал монах. Волков видел, что он готов был идти на уступки, казначей никак не хотел упускать эти сто пудов серебра.
— О двадцати пудах мы уже всё оговорили, пока не будет у меня нового епископа, про двадцать пудов забудьте.
Гримаса недовольства появилась на лице брата Иллариона, да Волкову было на то плевать. Ему нужен был новый епископ, и если аббат монастыря Святых Вод Йордана хотел получить хотя бы двадцать пудов серебра, он должен был сделать всё, чтобы Волков поехал в Эшбахт с новым епископом.
Брат Илларион встал:
— Пойду к Его Высокопреосвященству. Говорить буду о вашем деле.
— О нашем деле, — поправил его генерал.
— Да, о нашем деле, — сказал монах, поклонился Волкову, затем поклонился Агнес и ушёл.
— И к еде даже не притронулся, — заметила девушка.
— Не до того ему, — отвечал кавалер, погружаясь в думы.
Да, кажется, монахов он уломает, будет ему новый епископ, но отдавать сто пудов серебра за обещание курфюрста, пусть даже письменное, кавалеру не очень-то хотелось. Монет из серебра начеканит, потратит на свои нужды и скажет: извини, сын мой, сейчас денег нет, зайди попозже. Попробуй потом взыщи с князя обещанное.
Времени, конечно, у него было очень мало, но он решил подождать. Должен был прийти за серебром как минимум ещё один человек. Не мог этот человек не знать про серебро. И не мог пропустить мимо себя такое богатство.
А ещё думал кавалер о том, что о визите к нему казначея курфюрста обязательно узнают и банкиры. И этот визит высокопоставленного монаха, разумеется, должен был повысить их предложение. В общем, всё складывалось пока хорошо, но надо было ждать, ждать тогда, когда время и неугомонные враги так торопили.
После обеда один из сержантов показался в проёме двери, и Волков стал гадать, кого это привёл Господь, надеясь, что Господь привёл того, кто ему был сейчас нужен. А сержант и говорит:
— Господин генерал, там к вам господа.
— Что за господа? — на всякий случай уточнил кавалер. — Горожане с подарками?
— Нет, там господин говорит, что он штатгальтер Его Императорского величества.
— Штатгальтер? — вот уж кавалер удивился так удивился, никак, после их недоброй последней встречи, не ожидал он подобного визита. — Хорошо, зови его.
— А с ним ещё два господина, их тоже пускать?
— Всех зови.
Глава 34
Глаза и уши Его Императорского Величества в Ланне господин Краугер был всё так же бледен, как и в прошлую их встречу, а вот учтивость его заметно выросла. Теперь он не корчил гримас пренебрежения и в спеси не оттопыривал нижней губы. Напротив, он склонился в долгом поклоне, как и его спутники.
Волков тоже встал и поклонился. Но затем сел и, мстительностью своею упиваясь, господам сесть не предложил: ничего, постоят.
Но господа недовольства от этого совсем не выказали, а напротив, всем видом своим показывали любезность, особенно любезен был сам штатгальтер. Он и заговорил:
— Кавалер Иероним Фолькоф, полковник Его Императорского Величества, владетель Эшбахта?
— Да, это я, — отвечал Волков, пропустив мимо ушей слово «полковник», — а вас я помню, вы штатгальтер Краугер.
Краугер кивнул и продолжил:
— Его Императорское Величество восхищены вашей победой над хамами, единственное, о чём он сожалеет, так это о том, что грубиян фон Эрлихген не был схвачен.
— Я и сам о том сейчас сожалею, — отвечал кавалер, — но он слишком рано покинул поле боя. Я даже его не видел, когда атаковал повторно. Если бы схватил его, то преподнёс бы смутьяна в дар Его Величеству.