И это был самый удобный способ семейству Маленов защитить своё владение от графини. И то верно, зачем городу лезть в чужие дела? По сути, в дела родственников герцога. Но тут же слово взял сенатор Нагель, деловой партнёр Фейлинга, которому тот заранее объяснил, как действовать в подобном случае. И он сказал:
— Все тяжбы в городской черте лучше решать делом судейским или решением сенаторским. А лучше всё решать миром, если противоречие будет меж такими силами, как дом Гейзенбергов и дом Эшбахтов. Не дай нам Бог увидеть, как эти дома примутся прямо тут, в городе, решать свои распри железом.
И почти все сенаторы с этим были согласны.
— Да, да, уж лучше мы.
— Все распри внутри городских стен решать нам, а не железу.
— Нам свары в городе ни к чему. Решим всё по закону.
— На то мы и избраны.
И начались переговоры сенаторов, но говорили они, низко склоняясь друг к другу, спорили так тихо, что никто из сидящих за оградкой не мог расслышать сути сказанного. Но вот напряжение в ратуше нарастало, это было видно по Маленам. Молодые люди этой фамилии вскакивали с мест, подходили к ограде, что-то пытались говорить сенаторам, и по их поведению генерал понимал, что они недовольны происходящим. Он поглядывал на графиню; профиль её был безукоризнен, как и поведение женщины. Она была спокойна, холодна, неподвижна. Её глаза были прикованы к тому, что происходило за оградкой.
А людей в ратуше прибавилось, и уже нельзя было разобрать, что это были за люди — простые зеваки городские или кто привёл их сюда своей волею. Наверное, появление многих людей и взволновало бы барона, но, во-первых, вели они себя весьма смирно, а во-вторых…
В тот момент, когда ещё не всё было решено и сенаторы продолжали перешёптываться, в ратушу вошла целая колонна людей во главе с Дитмаром Кёршнером. А с ним был его старший сын и двенадцать молодых мужчин, при каждом из которых было изрядно оружия.
— Вот теперь нам, кажется, уже не нужно волноваться, — произнёс Карл Брюнхвальд. — А что это за люди с нашим другом?
Волкову, который хорошо уже знал и город, и горожан, одного взгляда было достаточно, чтобы ответить на вопрос товарища:
— По лентам видно, что это люди из гильдии дубильщиков, — он ещё раз оглядел пришедших и добавил: — Вооружены хорошо, наверное, сыновья мастеров и старшие подмастерья.
Как Кёршнеры и их люди уселись рядом с людьми Волкова, так и началось голосование сенаторов. Секретарь обходил их всех по очереди, останавливался, спрашивал каждого, и делал записи на листе бумаги, а когда обошёл всех, то уселся за свой стол, что-то написал на листе и встал. Встав, он поднял бумагу и начал читать:
— Совет города Малена, на котором присутствовали все сенаторы без исключения, в деле графини Брунхильды фон Мален против господина Гейзенберга большинством голосов постановил: дворец графа Малена, что находится в пределах города, должен принадлежать… — тут секретарь городского совета сделал драматическую паузу, — … должен принадлежать графу Малену, — и добавил для пущего эффекта: — Консилиум фактум эст!
Он ещё раз взглянул в бумагу и потом закончил:
— Сие постановление будет передано консулу для исполнения незамедлительно.
— Несправедливость! — заорал кто-то из Маленов что есть силы. И с правой, их, стороны один за другим понеслись возгласы, полные раздражения и даже ненависти:
— Всё куплено!
— Подлость и лицемерие, вот вам имя!
— Мерзавцы, все мерзавцы!
— Бесстыжие свиньи!
— Это кого они называют свиньями? — с угрозой в голосе интересовался фон Готт, пристально глядя на раздражённых людей с другой стороны прохода.
— Успокойтесь, фон Готт, — сразу пресёк всякие его догадки полковник Брюнхвальд, — всё в порядке, это они про сенаторов.
И тут графиня встала, и весь шум в огромном зале ратуши сразу поубавился, а она, подойдя к ограждению, за которым сидели сенаторы, сказала им — при этом так громко, что слышали это и многие другие:
— Господа сенаторы, спаси вас Господь, вы не убоялись гнева сильных и встали на сторону истины, на сторону бедной вдовы и малого дитя, чьи права ущемлялись сильными родственниками. Я верю в то, что на суде Божьем, на котором мы все когда-либо будем, ваша храбрость вам зачтётся.
«Молодец! Она и вправду заметно поумнела за последнее время; может быть, ведьма Агнес ей наварила зелья какого, от которого умнеют?».
Да… Это был хороший ход. Малены поносили сенаторов последними словами, а графиня подошла и поблагодарила их, а ещё так умно возвысила этих людей перед другими горожанами, что были в ратуше.
А Брунхильда уже шла к выходу — как и прежде, гордая и прекрасная.
«Спина прямая, подбородок вверх, юбки чуть приподняла, чтобы не мешали. И вправду она великолепна!».
А когда она, Фейлинг и его люди уже вышли из ратуши, у дверей вдруг случилась толчея и крики, кто-то, кажется, выхватил оружие, но кто-то другой выбил его у него из рук, и оно зазвенело по каменному полу; и тогда, забыв про хромоту, генерал кинулся в толпу, крича на весь зал ратуши:
— Не сметь! Остановитесь! Всем стоять!